А ведь как хитроумно, ничего не скажешь, какой изощрённый замысел! И он, Джон Зарайский, должен этому как-то продолжать противостоять, хотя и так делает это уже не один год. Да, так! Но теперь что-то изменилось. Не иначе, как зло замыслило нечто новое - вон, ведь как... то густеет, то переливается за окном эта страшная чёрная масса, отсюда видно, что свет сквозь нее не проходит, эта масса, как чёрная же дыра, поглощает свет, хотя это очень странно, этого просто не может быть, ведь свет во тьме светит и тьма его не может поглотить, интересно, откуда эти слова, в них есть явная и ясная правда, но вот никак не удается вспомнить, кто эти слова сказал, а ведь, наверное, это одни из самых важных слов... Тьма, тем временем, за больничным окном сгустилась ещё больше и вдруг начала просачиваться прямо сквозь оконное стекло, пока не обратилась здесь, внутри палаты возле кровати Зарайского в нечто человекоподобное, правда, лишь имеющее человеческие очертания, но не имеющее нормального же человеческого облика - ни глаз, ни рта, ни губ, именно что чёрная бездонная дыра вместо лица как такового.
- Ты зачем попа-то позвал? - спросило чёрное существо.
Голос у него был негромкий и какой-то шепелявый.
Если бы у Зарайского были силы анализировать, что к чему, он бы посчитал, что интонации у этого существа какие-то приблатнённые, глумливые, в общем-то. Но сил не было совсем. Отвечать тоже не хотелось, однако нужно было бороться.
Поэтому Джон разлепил потрескавшиеся от внутреннего жара губы и с трудом произнёс:
- Потому что он - настоящий!
- Гм! Эка невидаль! - усмехнулось существо. - Мало ли их... настоящих попов! Ты же атеист, зачем тебе эти долгогривые?
- Я не... атеист! - по-прежнему с трудом выдавил Зарайский.
- Вот те раз! - огорчилось чёрное явление. - То есть, ты теперь и в Бога веришь? Вот... уж несерьезно так несерьёзно!
- Почему... несерьезно-то?
- Да какой же Бог? Ты с ума, что ли, сошел? Смотри, сколько вокруг ужаса! Дети умирают. Твой сынок ведь тоже помер, забыл, что ли? Сколько лет - сколько зим уже миновало, а ведь ты не забыл, а? Сколько ему, болезному было-то? Два годика?! "Папа-папа!" - вдруг выдало существо почти с детской интонацией. - Забыл, что ли, чудак? Ты ж свою Машу за этого сыночка своего простить не смог, так её и прогнал. Наказал, типа! Так и правильно! Мы только одобрили! А она и не виновата была. Это же врач слегка дозировку перепутал, я ж рядом стоял и нашептывал ему, что и как! Ну, с похмелья был мужик, легко ему было нашептать! Да, с похмелья, с кем не бывает!
- Прекрати! - почти задохнулся Джон.
- Да, пожалуйста! - согласилось существо и вдруг захихикало каким-то мерзким старушечьим кашлем: - Кхе-кхе! Да, то дело прошлое, а ты подумай, что тебя завтра ждёт!
- Что?
- Да "Берег" этот ваш! Тоже ведь придумали! Положат тебя в этот стеклянный гроб, почитай как в мавзолей, будешь век лежать-другой, не смерть-не жизнь, получается, как зомби! Да, точно, будешь ты нежить, вот! Нежить она и есть нежить! А нам это очень нравится! То, что надо, вы тут изобрели! Нежить эту себе! Чтобы вам всем ей стать!
- Зачем тебе... это?!
- А здорово это нам, здорово! - опять захихикала тьма. - Нам это в самый кайф! Потому что против Бога это! Лежишь ты такой, вот, нежитью, а мы можем мучить и мучить! Хоть целые века! Душа-то ещё не здесь и не там, во снах заблудилась, так нам и вся радость-то особым образом душеньку покошмарить! Не традиционным образом, вот! Это ещё почище, чем просто тот свет, этот ваш "Берег"! До такого даже мы не додумались! Вы, людишки весьма и весьма бываете изобретательны! Ну, так, любезный, вот мы тебя-то и покошмарим! Прямо завтра и начнём! А лекарства все равно не найдут! Нету его здесь на вашей земле проклятой, нет! Потому что, если мы кого смогли прямо укусить, пиши пропало, так просто не заживёт... Эх, редко это бывает, так с тобой, вот, повезло-таки! Дорвались! Особое, стало быть, попущение! Это нам большая радость, честное тебе слово!
- А где же... где есть... лекарство?
- Ишь, чего захотел! Так я тебе и сказал! Хитрый тоже! Не здесь оно, не здесь! За тридевять, как говорится в сказках, земель! Да и не в нашей власти!
- А в чьей же тогда?!
Человекоподобная тьма вдруг начала колебаться и терять четкие очертания, хотя ещё и какое-то время сохраняла способность говорить:
- Погоди! Это всё только начало! Скоро мы всей твоей Землёй окончательно завладеем! Грядет наш царь! И наш час уже наступает! И никто вам не поможет, никто! И не стоит помогать! А ты со своим "весом" и вовсе смешон, дурак, ишь чего придумали, самому нашему князю сопротивляться?! Ух-ух...
Тут, клубящееся возле кровати Зарайского зло начал распадаться, сворачиваться в какой-то дымно-пепельный обрубок, который и потянулся туда, откуда пришёл - за окно. А Джон почувствовал совершенно непереносимую и жгущую его изнутри ненависть. Нет, зло должно быть уничтожено - прямо сейчас, иначе будет поздно. Иначе оно уничтожит всю Землю, всех людей. Он это очень хорошо понял, потому что зло не шутило. И само оно не шутка и не сказка! И вообще оно было реально, совершенно реально.
Зарайский поднялся с какой-то необычайно легкостью. Боли он не чувствовал. Зло еще клубилось в окне, поэтому ухватить его не составило труда - как ни странно, чернота эта была вполне осязаемой. Однако ухватив её, Зарайский с ужасом понял: он не знает, как дальше с этой тьмой в собственных руках быть.
У него не было против этого зла никакого оружия.
Глава ПЯТНАДЦАТАЯ
УЖАСНЫЕ ПОДВИГИ о. МАКСИМА
На поминках по новопреставленному Джону Зарайскому о. Максим умудрился заметно перебрать, хотя никогда особо алкоголем не злоупотреблял. Анализируя чуть позже происшедшее, он начал подозревать, что виной тому послужил новый глава VES Рем Голышев, с которым Окоёмов за столом почему-то оказался рядом и который весьма и весьма умело подливал благочестивому иерею хороший коньяк. "Хеннеси", кажется. Или что-то в этом роде, потому что в марках французского коньяка честной иерей разбирался плохо. Жаба съела его бы в чистую, позволь он себе на свои же кровные хоть одну полулитру такого рода напитка. Максимум, что изредка позволял, если была необходимость, то наш отечественный продукт, к примеру, тот же дагестанский (это не реклама!)
А тут расслабился. Да и не мудрено. Повод был серьезный. Трагический повод. Гибель Зарайского его поразила. Можно сказать, что и потрясла. Да ещё и Великий пост в разгаре, и хотя коньяк продукт сугубо постный, из растительного же сырья, однако не всякая постная закуска ему под стать.
- Правда, это самоубийство? - спросил он Голышева за тем же застольем.
Тот хмуро кивнул:
- По внешним признакам - да... Хотя есть нюансы до конца непонятные.
- Какие же? Если не секрет...
- В палате этой спец-больницы бронированные стекла, а окно было зафиксировано так, что его нельзя было открыть, только - форточку. Тем не менее, он как-то умудрился разбить стекло.
- А стекло не могло быть разбито извне?
- Нет, это исключено. Экспертиза установила, что изнутри.
Окоёмов пытался, было, продолжит разговор в интересующем его ключе, ведь не договорил он тогда с Зарайским или, точнее, Джон этот самый Александрович чего-то не договорил. А всё из-за отсутствия допуска к секретам VES.