10 июня.
По счастью, сегодня наступило затишье, поскольку наступление нашего противника остановилось в районе Кранокумска, это тот самый город с нефтеперегонным заводом. Пожары там продолжается, ветром гарь тянет в нашу сторону. Обстрелов с утра тоже не было, поэтому рискнул выбраться в центр - то есть в здание аэропорта. Помылся, обработали руку, наложили новую повязку. Вообще, если задуматься, как всё быстро изменилось: ещё полгода назад, до разразившегося кризиса, все жили как ни в чём не бывало, ели-пили, у нас с Жанной родилась Сонечка, ломали копья в социальных сетях, обсуждая, ударит ли Север по нашей Пальмире или, напротив, мы должны вдарить по Северу, и ведь находились чудаки, уверявшие, что и Север и наша Пальмира исторически есть одно целое, а именно - "Северная и Южная Пальмира", и воевать нам это безумие и самоуничтожение, и сколь многие над этим пацифизмом потешались... и где они все теперь? После того, как навалены горы трупов, понятно дело, примирение уже невозможно, но кто думал тогда, всего несколько месяцев назад, что эта война окажется таким безнадежным, тупым и кровавым делом? Когда и впрямь уже не вернёшь всё назад, не поворотишь вспять?
Вдруг появилась мобильная связь. Хорошо и то, что к нам на "привод" прикомандировали один из новых бэтээров со скорострельной пушкой (правда, всего одним боекомплектом к ней, более таких снарядов почему-то нет во всей округе), а самое главное - исправным аккумулятором! При наличии автомобильной зарядки я умудрился зарядить свой телефон. Хоть и ворчал водитель "бэхи", что мы посадим ему батарею, но от нашего напора деваться ему было всё равно некуда. В результате я позвони домой. Такое ощущение, что Жанна и очень многие в столице вообще не понимают, что идёт война, что мы реально воюем и реально тут умираем. У них там, в столице, почти всё как прежде. Нет только горячей воды. С ума сойти! Конечно, это хорошо, что дома всё в порядке, но лично меня преследует ощущение нереальности происходящего. Словно мы на какой-то ненастоящей, а игрушечной войне. Но ведь кровь и мозги из пробитых черепов вполне себе настоящие? Как это всё совмещается? Да, ещё Сонечка что-то пыталась говорить в трубку. Когда мне пришла повестка из военкомата, она ещё только "агукала", не более того.
Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ВЕЛИКОЕ СТОЯНИЕ ИЕРЕЯ МАКСИМА
Было ещё только около семи утра, когда о. Максима разбудил звонок Рема Голышева.
- Разбудил? - так и сказал тот вместо приветствия.
- Э-э... почти нет... - ответил Окоёмов, не сразу с спросонок сообразив с кем он говорит. - Всё равно скоро бы поднялся...
- Это Голышев!
- Да, спасибо, - не очень осмысленно продолжил диалог о. Максим. - Что-то случилось?
- Ничего страшного, - бесстрастно продолжил новый глава русского VES, - я звоню пораньше, чтобы всё с вами спланировать.
- Что всё? - продолжил несколько пугаться Окоёмов.
- Вы должны обязательно сегодня навестить наше заведение.
- А что за срочность?
- Так получилось. Сверху пришло распоряжение начать оформлять на вас допуск. Первичный...
- А нельзя завтра, а то у меня сегодня никакого просвета?
- Нельзя. Я должен от вас получить основные документы, вернее их копии, а так же - пару подписей.
- Какие именно документы?
- Все, какие у вас есть личные: свидетельство о рождении, паспорт, загранпаспорт, водительские права, пенсионное, медицинский полис, свидетельство о браке, свидетельство о рождении на детей, паспорт жены, все ваши дипломы об образовании... Копии мы можем сделать у нас.
- Я сегодня днём никак не успеваю... Столько всего спланировано, что ничего отменить нельзя.
- Давайте вечером!
- Вечером служба. Стояние Марии Египетской. Я теперь в новом храме возле кольцевой, обычным священником. Пропустить службу не могу. Там настоятель довольно суровый.
- Ничего, после службы!
- Служба длинная. Великий канон Андрея Критского!
- Я вас буду ждать у себя хоть до утра! До встречи!
Только успел о. Максим натянуть штаны и футболку, как мобильник вновь затренькал.
- Что ещё? - довольно мрачно буркнул Окоёмов в ответ, думая, что это всё тот же Голышев, который забыл про какой-либо документ или справку.
Однако в трубке кто-то тяжело дышал и это был явно не Рем Голышев.
- Батюшка... - наконец, прохрипел телефон.
- Да!
- Это вы, батюшка?
- Да я, я!
- Правда, это вы? А то я вас не узнала...
- Да я это, Нина, я...
- А что с вашим голосом?
- Ничего. Охрип, может быть, немного...
- Простыли, батюшка?! Вы себе берегите... Лечитесь. Есть такое средство...
- Нина, что-то случилось?
- Ничего, батюшка... Просто, мне кажется, что я умираю...
- Кажется или на самом деле так?
- Мне очень плохо, батюшка, я всю ночь не спала... Ужасная ночь... Всю жизнь вспомнила... Все грехи... И вспомнила один, который раньше не исповедовала... батюшка...
- Да, Нина!
- Вы должны... приехать... сейчас, сегодня...
- Но...
- Обязательно! А то вдруг я умру...
- Нина, я же вас позавчера причащал... дома... Вы забыли?
- Нет, батюшка, я не забыла, я вспомнила... тот грех... Старый... И если я умру...
- Ну что, в самом деле так плохо?
- Да, батюшка. Я вызвала скорую, но они всё не едут...
- ...
- Батюшка...
- Хорошо, Нина, я заеду, но... чуть позже, а то у меня сегодня еще три соборования...
- Да, батюшка, я буду ждать, ох, простите, в двери звонят, это, наверное, скорая...
В двери кабинета-келии о. Максима заглянула Катя:
- Проснулся?
- Разбудили!
- Кофе варить?
- Обязательно!
- А кто звонил?
- Голышев, представь себе. Это мне придётся к нему после вечерней службы пилить со всеми документами!
- После службы? - Катя огорчилась. - Этак тебя до самой ночи не будет.
- Угу!
- А ещё звонила... Нина, ну, ты её знаешь... Просила заехать, хочет исповедоваться.
- Ты её избаловал! Своим вниманием!
- Катя, она человек болящий...
- На голову она, прежде всего, болящая! А все остальные болезни она себе придумала!
- Но не могу же я отказать человеку в исповеди!
- Вот именно! Никогда никому не можешь отказать! Вот на тебе все и ездят как на верблюде!
- Кать... прости... но я сегодня не успею Иринку забрать из школы! У меня еще три соборования на дому в разных местах. В храме подкинули...
- Ага! Подкинули! - было видно, что Катя совсем огорчилась и даже разозлилась. - Нашли молодого бойца! Будут теперь тебя эксплуатировать! Старослужащие!
- Ну, не молодого, конечно. Но в храме я теперь у них за новенького. Да ещё после той истории...
Днём, после двух соборований о. Максим почувствовал, что у него и впрямь что-то с голосом: совсем осип, говорить приходилось почти шёпотом. Однако с третьим соборованием вышла и вовсе закавыка: пожилой мужчина был почти без сознания, что-то бормотал, но на вопросы толком не реагировал.
- Вы хотите покаяться?! - громким шёпотом кричал Окоёмов на ухо умирающему: - Исповедаться? Причаститься?!
- Давайте я скажу! - твердо заявила хозяйка, по всей видимости жена тяжело болящего, женщина тоже уже не молодая, в цветастом и не очень свежем на вид халате. - Толя! Толя! - громко закричала она. - Батюшка пришёл! Надо покаяться!