- Что ты имеешь ввиду? - переспросил Леонард.
- Нужно перевозить на склад весь архив. А то можем потом не успеть, если начнётся какая-либо заваруха.
Леонард ответил не сразу.
- Да, наверное, надо... - наконец, произнёс он. - Только я не нашёл на складе подходящего помещения...
- Ничего, отец, давай мы найдём! И тебе покажем! А ты одобришь! Только нужно спешить, нельзя откладывать!
- Хорошо-хорошо! - сказал Леонард и начал неспешно и, чуть горбясь, спускаться с холма в сторону посёлка.
Фаддей смотрел ему вслед с плохо скрываемой жалостью: да, его отец Леонард сильно постарел. Вся эта история с Законом, переселением, а главное - с потерей Оззи и Беллы - его явно подкосила. Плюс к тому Главный хранитель вёл себя не совсем адекватно: очевидно же, что надо срочно перемещать все бумаги Закона из ветхой лачуги во вполне надёжные помещения, а он, отец-хранитель, никак не может на это решиться.
Лёгкая тень мелькнула над ними и все ощутили дуновение, как от взмаха крыльев. Это было и в самом деле так: некое существо с когтистыми лапами, перепончатыми крыльями и длинной зубастой мордой, проскользнув над их головами, продолжило стремительный полёт, явно направляясь к Главному хранителю Закона.
- Отец! - закричал Фаддей, скидывая с плеча автомат и с ужасом понимая, что не успевает. - Ложись, отец!
Леонард быстро обернулся, но не испугался и падать не стал. Когда позже Фаддей вспоминал и обдумывал происшедшее, он продолжал удивляться молниеносной реакции своего родителя: во мгновение ока в руках хранителя блеснуло лезвие старого морского кортика, и атакующая когтистая тварь тут же на это лезвие напоролось. Возможно, что рана нанесённое небольшим по длине кортиком была и не смертельной, однако с мерзким клекотом крылатая вражина подалась в сторону, где её Фаддей быстро изрешетил из автомата, выпустив почти весь рожок. При этом Леонард быстрей других добрался до места падения налётчика, поскольку оно было ещё ниже по склону.
РИСУНОК 11. "во мгновение ока в руках хранителя блеснуло лезвие старого морского кортика"
- Никогда раньше не встречал такой гадины! - заметил он, ворочая ногой труп крылатого монстра.
- Отец! У тебя кровь! - воскликнул Фаддей.
- Ничего страшного! Да, поцарапала эта дрянь руку! - спокойно сказал Леонард. - А ведь и впрямь началось!
- Обязательно надо в санчасть! - Иван Рейдман пытливо оглянулся по сторонам, не летит ли кто ещё в их сторону. - И теперь прошу всех без оружия никуда не соваться. А те, кто не могут им пользоваться, в том числе - рыбаки, пусть выходят только в сопровождении хотя бы одного вооружённого!
Ближе к вечеру у Леонарда опухла рука, поднялась температура и, хотя сознания он сразу не потерял, однако навязчивый бред подчинил себе сознание Главного хранителя. Его койка под бдительным надзором мамаши Зорро располагалась рядом с двумя таинственными незнакомцами, которые пока ещё также не пришли в сознание.
Из записок в тетради, найденной на складе
29 августа.
Меня основательно подлечили, хотя от уха осталась только половина, но зато повезло с рукой, все же не понадобилась ампутация. Хотя, иногда, по временному малодушию, мне кажется, что лучше было остаться без руки, чем продолжать участие в этой странной Северной войне, в которой мы никак не можем одолеть противника, ведь, казалось бы, правда на нашей стороне. Теперь, пока достигнута договорённость относительно общего перемирия, армия пытается вновь сосредоточиться и нарастить ресурсы. Под это дело, выписавшись из госпиталя, и проведя всего три дня своими домашними в столице, я новь оказался мобилизован - в совсем другую и вроде как не боевую, а тыловую часть. Как вскоре стало мне известна, эта часть занимается реконсервацией старых армейских складов, оставшихся ещё со времён единой империи и до которых по причине растраты и оскудения более современных боевых ресурсов, наконец, дошло дело. Само подразделение оказалось довольно смешным с виду: фактически, по численности, это всего лишь рота, в состав которой входит всего два взвода, два же сержанта во главе оных, а также всего один майор в качестве командира. Одним из сержантов оказался именно я. Майор - уже в годах, с седоватым ёжиком волос, нервный, худой, крикливый, но, вроде, из настоящих офицеров, просто выработавший, отслуживший свой срок. Изношенный, можно сказать. Ну, ещё к нашей роте имеет отношение кое-какой транспорт: грузовики, тягачи, краны, ремонтная база. Правда, во время нашего последнего рейда обнаружилось, что нам недостаёт элементарных грузовых плав-средств, потому что большой подземный склад со старым стрелковым вооружением почему-то оказался в отрогах Северных гор на другом берегу довольно большого и глубокого озера. Какого лешего во времена единой империи понадобилось устраивать такого рода хранилище вне нормальных подъездов-подступов, совершенно непонятно, однако гадать на эти темы нам нет никаких приказов, а есть - до прибытия соответствующих плавсредств произвести инвентаризацию имеющегося оружия и подготовить его к погрузке, чем мы в настоящий момент и занимаемся.
30 августа.
Похоже, что уже осень и впрямь близко. С утра - пронизывающий холод. Да и озеро это какое-то, говорят, круглый год холодное, хотя в нём много рыбы, мы успеваем ловить её на "закидушки" и в "морды", сделанные на скорую руку, что очень скрашивает нашу жизнь. Хорошо, что, благодаря генераторам, есть электричество, но почему-то совсем нет мобильной связи. То ли покрытие здесь отсутствует, то ли опять какие-то катаклизмы из-за войны. Больше всего переживает наш майор, у которого, разумеется, нет спутникового телефона, а в отсутствии мобильной сети обычная рация тоже не помогает - слишком далеко до центров связи. Правда, он грозился, что на днях должна прибыть мощная передвижная станция, и тогда связь точно будет.
1 сентября.
Никакой связи по-прежнему нет, не прибыло и никаких понтонов или плавсредств. Вообще никого и ничего. Такое ощущение, что на всю оставшуюся войну мы представлены здесь сами себе. Хорошо, если не на всю оставшуюся жизнь. Ко всему прочему подходят к концу выданным нам сухпайки и, если бы не множество озёрной рыбы, возникла бы опасность покушения на продуктовые запасы вверенного нам склада, где даже консервные банки далеко не все вздулись по прошествии многих лет хранения, но покушаться на эти консервы наш майор категорически запретил.
3 сентября.
Всё! Все спешно грузимся на имеющийся транспорт. Связи по-прежнему нет, но далеко у горизонта в направлении центра нашей Пальмиры появились два отчётливо видимых гриба-взрыва. Не иначе как ядерных. Ну, очень похожих! Гул взрывов и легкие отголоски воздушной волны вроде как тоже ощущались, чего сам, впрочем, я не видел, поскольку находился в это время под землей, внутри склада. Однако наш майор дал команду на срочные сборы. Ну, понятно дело, не сидеть же здесь, ожидая, не зная чего. Так ведь совсем с ума тут сойдешь... Молюсь только, чтобы мои Жанна с Сонечкой были живы и не пострадали! Господи, помоги и спаси их!
Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
ХОЛОДНЫЙ "АМЕРИКАНО"
Свершилось: центральный международный штаб VES утвердил допуск Максима Окоёмова, иерея, клирика Московского Патриархата РПЦ. Честно говоря, сам Голышев до конца не верил в это - фактически, это был первый случай, когда человек со стороны основной допуск получал. Теперь Окоёмов становился, что называется, посвящённым в одну из главных тайн земного и неземного бытия, что было подвластно далеко не всем смертным. Только членам и служителям VES. Ну, ещё некоторым президентам основных развитых стран. А среди неразвитых и то не всем.
Получив факс-уведомление об этом, Голышев лишь поморщился. Сами документы должны были поступить ближе к вечеру с тщательно охраняемой дипломатической почтой, которая транспортировалась в опечатанном металлическом контейнере, имеющем помимо сложной степени защиты ещё и механизм внутреннего самоуничтожения имеющегося содержимого. На случай похищения или не санкционируемого доступа, понятное дело. И ни каких тебе факсов или электронной почты! Самому Голышеву, впрочем, спешить увидеть эти текущие секретные документы не было нужды, он и так знал, что в них. Нужны они были исключительно для проставления подписей отца Максима, после чего можно было окончательно считать, что Окоёмов этот самый надел на свою выю тяжеленный хомут, носить который ему предстояло всю оставшуюся жизнь.