Ранним утром перед решающим заседанием Анасис сидел в чайном дворике и с немалым усилием жевал сливочный кекс, прихлёбывая из чашки горячий чай. Аппетита не было совершенно, вкус чая не ощущался, словно это не чай, а обычный кипяток. В общем, самочувствие было неопределённым: не вовсе поганым, но и не шибко хорошим. Вот последнее очень плохо! Обычно Анасис, если наступал день схватки, день риска и интриги, день мобилизации всех сил, всего ума, чести и совести... М-м... а что, собственно, он понимал под последним?.. Впрочем, это неважно... Важно то, что Главный хранитель, как правило, чувствовал тогда особое, ни с чем несравнимое вдохновение или, как это ещё говорится, кураж... Это позволяло ему действовать, с одной стороны, отважно и без оглядки и в то же время с обострённой и почти непогрешимой интуицией, что, собственно, и помогало уже не один десяток лет оставаться во главе хранителей Закона и выходить сухим из воды практически в любых передрягах и перипетиях недавней истории Эллизора.
Плохо в тот день было и то, что Анасис не мог свести воедино все концы и нити происходящего. Что-то явно ускользало, а что-то, хотя и находилось в поле хранительского зрения, напоминало неопознанный объект или часть "терра инкогнито", невесть по каким причинам образовавшейся на суверенной территории Эллизора. Особенно не давала покоя та, неведомо откуда взявшаяся тетрадь с вырванными страницами. Очевидно, что эти записки могли принадлежать самому основателю Эллизора -- Михаилу... Оснований для сомнений в существовании ныне легендарного Михаила у Ананиса не было -- однажды, ещё мальчиком, ему посчастливилось видеть тогдашнего главу недавно образованного Эллизора собственными очами. Да, как раз тогда, когда его провожали в поход на Север, из которого он, кстати, и не вернулся. Пропал, что называется, без вести. И чего его только понесло тогда на этот самый Север? Вся та экспедиция осталась покрытой мраком неизвестности. Вероятно, возникла какая-то острая нужда, ведь это был период, когда само существование Эллизора было под большим вопросом: несмотря на недавно обретённый Закон, внешние опасности были слишком велики для того, чтобы иметь надежду устоять без дополнительных ресурсов и усилий...
Анасиса даже передёрнуло от воспоминаний. Одна погода тогда чего стоила: дожди моросили почти круглый год, в низинах всегда стояла вода, а по верхам копилась непролазная грязь, в то время как на Севере, поговаривали, и вовсе не сходили снега. М-да, таким громадным авторитетом, какой был у основателя Эллизора, больше не пользовался почти никто, разве что этот безумный смельчак Леонид да ещё его ныне здравствующий братец Леонард... "Пока здравствующий!" -- усмехнулся про себя Анасис и разломил ещё один кекс. Неожиданно проснувшийся аппетит был хорошим знаком. Но кто всё же оставил эту тетрадь в хранилище? Что содержали вырванные страницы? Неужели там изложены все обстоятельства получения Закона? А ведь это величайшая тайна! Даже ещё более великая, чем нынешняя Главная тайна! Неужели в тех отсутствующих страницах -- тайна, которую не знал и сам Главный хранитель? Вот что страшно! Да, никто, кроме самого Михаила, не мог этой тайны знать! До сей поры не мог! Но неужели Михаил, в самом деле, всё записал в эту тетрадку? Так вот прямо взял в своё время и записал?! В обычную ещё довоенную тетрадь?! Уму непостижимо! А хуже того: неизвестно кто читал всё это, кто вырвал страницы, если, конечно, не сам Михаил? Неужели кто-то ещё из смертных знает эту самую великую тайну, неужто кто-то и впрямь обладает ею?
От такого рода мыслей Анасис вспотел больше, чем от горячего чая.
Когда Главный хранитель вновь открывал решающее заседание суда Совета, он, наконец, ощутил желанный прилив сил. Воодушевление -- великое дело! В разных состояниях души и духа один и тот же человек может и горы свернуть, а может и самое пустяковое дело провалить. Ныне же душа Анасиса вновь парила и пела, ибо, казалось ему, на это он и пришёл в мир сей, чтобы сокрушить всех врагов своих, которые на самом деле покушаются не только на его, Анасиса, благополучие, но и на благополучиё и безопасность всего Эллизора. И, действительно, какой человек волею случая, или обстоятельств, или, если угодно, высших сил, оказавшись у руля или горнила (или, точнее, кормила?) власти, скажет в сердце своем: мол, буду только услаждать себя и веселиться, а относительно общего блага -- ни-ни, не буду иметь попечений... Конечно, нет! Всякий облечённый властью муж будет непременно тешить себя помышлениями, что уж он-то ни в коем разе о собственном благе не возымеет излишних попечений, токмо, и в первую очередь, о государственном и общественном, народном, так сказать. А уж потом, если приключится такая нужда, то и о собственном, да и потому только, что собственное благо властителя тесно переплетено с вверенным ему общественным, потому как опять же послужить последнему и призвано. И опять же, что за властитель такой, если он не имеет вида и добр
о
ты? Если он худ, беден и выглядит неуверенно, затуркано? Да не поверит такому властителю сам народ, отвернётся от него, потому как народ любит своего сюзерена, одетого в порфир и виссон, а не в какое-нибудь там жалкое рубище. Это же совершенно очевидная вещь! Наверное, такого рода самооправдания могли быть даже и у царя Ирода. Ну, а уж такой персонаж эллизорской истории, как Главный хранитель Закона Анасис, никак не мог служить исключением, тем более что до наидревнейшей династии иродиан, несмотря на все старания, ему всё-таки было ещё очень и очень далеко.
Короче говоря, открывая решающее заседания суда, Анасис был полон сознания того, что всего-навсего честно и самоотверженно исполняет свой долг по надзору и охране Закона. С того, что это есть долг и предназначение каждого честного эллизорца, Анасис и начал свою речь, богато расцвечивая её цитатами из толкований Закона. Что-что, а уж текст Закона и традиции истолкования оного хранитель знал очень хорошо и много чего мог процитировать наизусть.
-- Итак! Основной параграф Закона гласит, что сам Закон не может нарушаться, ибо он служит охранению жизни и благополучия каждого эллизорца, по рождению или, благодаря обстоятельствам, но по доброй воле преклонившегося под охранительное иго Закона. Да, Закон далеко не всегда постигаем рациональной человеческой мыслью, и не все его параграфы созвучны нашему обыденному, пусть нам и кажется, что нравственному самосознанию! Но, вдумайтесь! Если бы случилось так, что Закон во всём бы потакал нашему пониманию, или нашему толкованию, или, простите, нашим желаниям, то что бы, вообще говоря, рано или поздно осталось от Закона и от благословенного Эллизора, который этим Законом храним? Дерзаю думать, что в таком случае мы бы уже не имели возможности собраться здесь, потому что Эллизор давно бы уже лежал во прахе и никакого другого Эллизора более быть не могло, ведь без Закона никакой Эллизор не может существовать, не сможет иметь оснований для, скажу так, реального самостояния! Да! Только благодаря кристальной чистоте Закона, неподкупности Закона, неизменности Закона мы ещё имеем возможность жить, дышать, существовать!
Не мудрено, что все заседатели и гости, присутствующие в зале, по крайней мере, те, кто сидел на положенных местах, а не толпился возле входа, вскочили и начали скандировать привычное: "За-кон! За-кон!" Это позволило Анасису немного перевести дух. Он попытался найти в карманах носовой платок, дабы вытереть благородный пот с лица, но, не найдя оного, вытер лицо полой своей хранительской тоги, что произвело на всё собрание ещё одно положительное для хранителя впечатление.
-- Но что же мы имеем в рассматриваемом нами случае нарушения Закона? -- патетически продолжил Анасис, когда зал умолк. -- Мы имеем просто вопиющее извращение сути одного из важнейших параграфов, извращение, которому не может быть оправданий! Итак, я должен напомнить вам, а точнее, официально огласить уже сформулированное самим судом обвинение. Для этого необходимо присутствие обвиняемых в зале! Прошу стражу ввести их!