Как и в любой другой библиотеке, повсюду на стеллажах стояли книги. На стенах висели два пейзажа и одна марина. На полу лежал толстый зеленый ковер. Рядом с большим письменным столом стоял непомерных размеров глобус, с поверхности которого на меня смотрела Африка. Позади стола, во всю стену, было вставлено оконное стекло толщиной не менее восьми сантиметров.
На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны. Вьющиеся волосы в локонах, одновременно напоминающие закатные облака, освещенные солнцем, и пламя свечи в темной комнате, ниспадали до плеч. Огромные глаза за стеклами очков — впрочем, в очках она не нуждалась — светились голубизной, как озеро Эри в три часа пополудни ясным летним днем. Она улыбнулась, не разжимая коралловых, под цвет волос, губ.
Я знал эту женщину, но абсолютно не помнил, кто она такая.
Перешагнув через порог, я тоже улыбнулся, не разжимая губ.
— Привет, — сказал я.
— Здравствуй. — Она указала рукой на стул с высокой спинкой и подлокотниками, в котором можно было удобно развалиться и о чем-нибудь помечтать. — Садись, пожалуйста. — Я сел, и она молча принялась изучать мое лицо. — Рада тебя видеть.
— Взаимно. Как поживаешь?
— Спасибо. Признаться, не ожидала, что ты придешь.
— Знаю. Должен же я отблагодарить тебя за сестринские заботу и внимание. — Я специально говорил с легкой иронией, чтобы посмотреть, как она отреагирует. В эту минуту в библиотеку вошел огромный пес, ирландский волкодав, и молча улегся у стола.
— Не стоит благодарности, — ответила она в том же тоне. — Разве могла я бросить брата в беде? В следующий раз будь осторожнее за рулем.
— Можешь не сомневаться, в следующий раз я приму все меры предосторожности. — Она не подозревала, что я понятия не имею, о чем говорю, и я решил этим воспользоваться. — Я пришел, потому что нам есть что сказать друг другу. Ты как считаешь?
— Да. Ты обедал?
— Перекусил в кафе часа два назад.
Она позвонила горничной и приказала накрыть на стол. Потом искоса на меня посмотрела.
— Я знала, что ты выберешься из клиники, но не думала, что так скоро. И все же не понимаю, почему ты пришел именно ко мне.
— Решил сделать тебе сюрприз.
Она задумалась, потом предложила мне сигарету. Мы закурили.
— От тебя всегда можно было ждать чего угодно, — нарушила она затянувшуюся паузу, — и ты всегда выходил сухим из воды. Но боюсь, сейчас этот номер не пройдет.
— Почему? — спросил я.
— Ставки слишком высоки, и мне кажется, ты просто блефуешь, явившись ко мне без предварительной договоренности. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но будь благоразумен. Ты прекрасно понимаешь, чем это может кончиться.
Корвин? Запомним.
— В данный момент я ничего не понимаю, — сказал я. — Ты забываешь, что на некоторое время я был выключен из игры.
— И ты ни с кем не общался?
— Не успел.
Она посмотрела на меня, склонив голову набок и слегка прищурившись. Ее изумительные глаза заблестели.
— Странно, — задумчиво произнесла она. — Как-то не верится, но, может быть, ты не врешь. Может быть. Тогда, конечно, ты принял единственно правильное решение и обезопасил себя со всех сторон. Дай мне подумать.
Я затянулся сигаретой, надеясь услышать еще что-нибудь, но она молчала, и я решил заговорить первым, начиная игру, в которой ничего не понимал, с партнерами мне неизвестными и по ставкам, о которых не имел ни малейшего представления.
— Мне непонятны твои сомнения, — заявил я. — Главное, что я пришел именно к тебе.
— Да, — ответила она. — Знаю. Но ты слишком умен, и цель твоего визита наверняка неоднозначна. Ну да ладно, не будем спорить. Поживем — увидим.
Спорить? О чем? Увидим? Что? Журавля в небе?
Горничная вошла с подносом, на котором стояли тарелки с бифштексами и кувшин пива, и на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на обстоятельства, о которых ничего не знал. Бифштекс с кровью был превосходен, и я с жадностью на него набросился, смачно хрустя свежеподжаренным хлебом и запивая галлонами пива мою первую за день роскошную трапезу. Она засмеялась, глядя на меня и нарезая мясо мелкими кусочками.
— Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин, — сказала она. — Жаль будет, если ты с ней расстанешься.
— Мне тоже, — пробормотал я.
И внезапно я увидел ее в зеленом, как морские глубины, платье с большим вырезом и пышными складками. Звучала музыка, пары кружились в вальсе, отовсюду доносились веселые голоса. Я был одет в черный с серебром… Видение исчезло. Но я твердо знал, что вспомнил часть своего прошлого, и про себя выругался, сетуя на провалы в памяти. О чем мы с ней разговаривали там, в зале, не обращая внимания на веселье и танцы?