– Дед, – произнес Гален, – кажется, мне страшно. Что нам делать?
Дедушка Лемюэль вытащил старую трубку и привстал, потянувшись за кисетом на каминной полке.
– Тебе кажется? Про себя я точно знаю. Но немного страха – это как ветер для цветов, понимаешь? От ветра цветы на мгновение склоняются. Ветер проходит. Цветы снова выпрямляются.
– Сейчас не время для твоих присказок. Разве нам не следует что-то предпринять?
Гален понимал: старик хочет, чтоб он ушел. Дед знал, что внук не выносит запаха табака. Юноша неохотно поднялся на ноги.
Дедушка Лемюэль спокойно улыбнулся.
– Во-первых, возвращайся в постель. Я отправлюсь спать в покои сновидений. Сегодня мне приснится Виндьямар. Мне приснятся три прекрасные королевы, чей долг охранять великий колокол, как наш долг – охранять рог. Таким образом я выясню, звонил ли он по истинной причине. В увиденном тобою знаке есть нечто странное.
Гален мрачно произнес:
– Ты мне не веришь. Но посмотри на это…
И он протянул свою левую руку. На ладони был крохотный ожог.
– Нас вызвали в Тирион. Это отметина от звездной лампы, которой я коснулся. Основатель в Тирионе.
Лемюэль тщательно оглядел отметину на ладони юноши. Он взял с каминной полки свечу и поднес ее поближе, пристально вглядываясь. Хотя воздух в комнате был неподвижен, пламя замерцало.
Лемюэль медленно кивнул.
– Она волшебная. Только кровь Эвернесса способна пересечь подобные барьеры и позволить пламени из сна оставить ожог наяву. Что бы там ни было в твоем сне, Ворон действительно прилетел от основателя. – Он выпрямился и покачал головой. – Но это ничего не меняет, парень. Мы отвечаем не на всякий призыв, доходящий до нас из ночного мира.
– Но, дедушка!..
Выражение приятного возбуждения исчезло с лица дедушки Лемюэля.
– Мы не следуем голосам ночного мира. Черная морская птица может оказаться сэлки в шкуре чайки. Да, светильник, которого ты коснулся, несомненно, сделан основателем. И что из этого?
– Как «что»? Основатель позвал меня в Тирион.
– Нет. Он звал меня. А я не пойду. И основатель не живет в Тирионе – он висит в клетке во мраке за краем мира. Он нарушил клятву. – Лемюэль указал мундштуком на девиз, высеченный на камнях над каминной полкой. – Возможно, он был неверен. Или всего лишь нетерпелив.
Гален понял намек и неохотно поплелся прочь. Но у дверей он обернулся. В глазах его сверкал юный мятежный дух.
– Где лежит рог, дедушка Лемюэль? Тебе не кажется, что мне пора знать?
– Терпение, тебе еще не пора.
– Что, если ты не вернешься? Кто останется, чтобы протрубить в рог?
– Ты еще не страж. А теперь отправляйся спать. Но не отвечай на зов черного поморника. Не мечтай о Тирионе. Вспомни младший ключ и ступай через врата Малых снов в какие-нибудь приятные края. Может, в Кокэйн? Луйлеккерланд? Шларраффенланд?
Гален выпрямился. На лице его ясно читалась уязвленная гордость.
– Шларраффенланд? Это для малявок! Дедушка Лемюэль, я побывал в местах, какие ни одному стражу не снились. Я видел деревья Аркадии и рощи в тени темнейшей башни, я ступал по вершинам Зимиамвии и пил из вечных водопадов Аттербола, чьи фонтаны бьют у моря! Я величайший сновидец, какого рождала эта семья, и ты это знаешь! Я не боюсь теней мертвых. Я могу отправиться в Тирион и вернуться невредимым. Зов предназначался мне!
Дедушка Лемюэль ответил ласково:
– Ты способный. Но несмотря на все твое хвастовство, ты еще очень молод, Гален. И тебе известно, что так же, как наука описывает физические законы, волшебные сказки отражают законы сновидений. И ни одному герою, ни в одной сказке не удалось пропустить мимо ушей дедушкино предостережение и уйти безнаказанным. Не ходи в Тирион. Не разговаривай с основателем. Тебе ясно?
И он прикурил трубку от свечи, которую держал в руке.
Гален отступил к двери, дерзко щелкнув фонариком, и с топотом поднялся по лестнице, бормоча себе под нос.
Дедушкина улыбка погасла, стоило Галену выйти из комнаты.
– Далеко лететь завтра ночью… – прошептал он и уставился на резное изображение крылатой лошади. – И опасно. Придет ли ко мне сон-лошадка, когда прозвонит колокол? Сегодня в Виндьямар. Но куда завтра?..
Взгляд его пересек комнату и задержался на портрете мужчины с суровыми глазами, держащего череп на коленях.