- Мы быстро. Только покажу дом.
Хозяин настойчиво и без лишних любезностей подтолкнул меня, к слову ничего не соображающего под грузом информации, к дверям.
- Не поверишь, но я её сам боюсь.
Готов поклясться, что он мне подмигнул, когда мы оказались в коридоре. Справа наверх шла узкая деревянная лестница; прямо, скорее всего, был выход на улицу.
- В другой части дома владения Юсты – кухня и прочие хозяйственные комнаты. Мой совет, без её разрешения туда лучше не ходить. На втором этаже две спальни и кабинет, - кивнул хозяин. – А вот тут…
Он распахнул дверку под лестницей, раздался щелчок и мягкий розовато-жёлтый свет растёкся по обширному помещению, в котором я с первого взгляда признал туалетную комнату, и от радости чуть не кинулся на шею этому замечательному человеку, который меня практически спас.
- Мне кажется это достаточно важным местом для путешественника, - почти серьёзно заметил хозяин. – Я буду в гостиной.
И удалился, оставив меня наслаждаться простыми человеческими радостями, и заодно разглядывать все вокруг. Больше всего меня заинтересовали светильники – несколько сложно соединённых кристаллов в металлической оправе. Я вспомнил, что в далёком детстве был у меня кристалл, подаренный кем-то из друзей родителей. Он стал моей любимой игрушкой на некоторое время, я часами рассматривал его и помещал в центр детских нелепых фантазий.
«Какой понимающий человек», - радовался я, плескаясь в раковине. – «Сразу сообразил, что мне нужно. Но как же у них тут всё похоже на наш мир! Ох, дорогуша, что ж ты такой свинтус?! Не пустят тебя больше в приличный дом».
Задумавшись, я залил пол под раковиной, и теперь там красовалась неприятная лужа. Пока я осматривался в поисках тряпок для уборки, произошло нечто непонятное. Прямо из стены отчаянно косолапя, вышла группа каких-то малышей размером с ладонь, и принялись наводить порядок. Я застыл, открыв рот, а малышня с ворчанием занималась хозяйством.
- Льют тута, понимашь, воду. А ты ходи-броди, убирай-подтирай, - громче всех булькал человечек в сером одеянии больше всего напоминающем комбинезон. – А я, может, только прилёг, настроился, о житье-бытье думал. Так нет, льют и льют, да глазищами зыркают, изверги.
Очень быстро под раковиной стало сухо, а малыши удалились обратно в стенку. Пару минут я брал себя в руки, уговаривал, что все отлично, особенно, если помнить, что я в другом мире. Да и малыши были скорее забавные, чем пугающие. Смешные ворчуны.
Все равно в гостиную я вернулся с основательно перекошенным лицом и встретил удивлённый взгляд хозяина, который как бы вещал одну мысль – «Нельзя тебя одного оставлять, горе ты моё». Юста с очень довольным видом заканчивала расставлять на столе горшочки и миски, распространяющие неземные ароматы. Тут же я полностью осознал, как оголодал за дни, проведённые вне реального мира.
- У вас там…., - неуверенно начал я и не знал, как сформулировать коротко историю о хозяйственных малышах. – Маленькие такие…
- Домашние ворчуны нашей Юсты, - просто резюмировал мужчина. – А что? Они плохо выполнили свою работу?
- Нет, - я счёл своим долгом заступиться за ворчунов. – Я не ожидал, что увижу такое. Они молодцы и забавные.
- Все домашние ворчуны похожи на своих создателей, но вообще-то они иллюзия. Очень качественная, но иллюзия. Юста у нас мастерица.
- Ой, да бросьте вы, мастер Даррен, - небрежно отмахнулась женщина, но заметно расцвела от похвалы. – Любой бран из Догмы Тёплого Очага сможет создать ворчунов. Это же азы.
- То есть они мне казались? – эта мысль поразила меня.
- Можно и, так сказать.
Юста бросила последний взгляд на стол, как художник, оценивая созданную картину. Видимо она осталась довольна и удалилась с высоко поднятой головой. Я удивился, в который уж раз, что она не села есть с нами.
- Она с нами не сядет, - хозяин неторопливо приступил к трапезе. – Старая школа. В Догме Тёплого Очага считается, что хорошая экономка может пропустить важные перемены в жизни дома, если сядет есть вместе со всеми. А жизнь дома, это в чём-то и жизнь брана, потому что контракт Душ очень силен.
- Вы читаете мои мысли? – про разные непонятные мне слова я пока не стал спрашивать, считая, что объять необъятное невозможно.