- Папа, проснись! Я пришла! Восемнадцатилетняя копия жены, но не голубоглазая загорелая блондинка, а белолицая рыжуля с зелено-голубыми глазами его матери стояла посреди родной комнаты, ноябрь, но в распахнутые от стены до стены окна дул майский теплый ветер, шелестели молодые листья дерева, доросшего до седьмого этажа, а за деревом расстилалась Москва. Шикарный вид с Воробьевых гор. Казалось, что свет близкого к закату солнца льется с волос дочери, прогревает застывшие за двадцать два года в подземелье суставы. Как он соскучился по этому солнечному теплу. Ткань юбки и гимнастерки игриво прогибалась под струями воздуха, обрисовывая точеную фигурку девушки, та протянула к старику сильные молодые руки... - Па! Праздник сегодня! Старик потянулся к дочери, попытался встать с дивана... и застонал от пронзившей колено боли... 1.1. Старик ...Он очнулся, едва не упав со стула. Тесный предбанник служебного помещения в туннеле, облупленный бетон влажно-стылых стен, по монитору сэйвскрин гоняет эмблему Гагар, только что закончивший печать принтер призывно помигивает лампочками: «... хозяин, подкинь работенки, пока я не остыл». Старик собрал отпечатанные листы, бегло просмотрел, свернул в трубку и запихал в герметичный тубус. - Фиг тебе, - проворчал старик, сунул дулю к панели принтера, выключая. - Убаюкал, зараза. Он привык, что дочка забегала в его сны, обычно это случалось в день ее рождения или на Новый год, в другие дни это было сигналом приближающейся болезни или беды. Но сегодня был перебор, сон во сне и две дочки, взрослой-то она не снилась ему никогда. Хотя, сколько там осталось до ее восемнадцатилетия? Месяц и восемь дней. Тридцать восемь последних дней детства. - Где ты бродишь, мой отважный Лисьонок? Старик почесал бороду, пора было ее скосить и постричься, да и усы подровнять не грех, но что-то не давало... Потер увлажнившиеся глаза. Глянул на часы, обед на носу, пора в харчевню, не стоит беспокоить жену, а хромать-то еще по шпалам триста метров с гаком. Старые суставы в сыром и холодном подземелье многим в метро отравляли жизнь, вот и его натруженное и много раз травмированное правое колено ставило палки в колеса лихой когда-то колесницы. - Пора, пора, парам-па-па. - Пропел внутренний голос, грустно как-то пропел. Выключил монитор и компьютер. Начал проверяться. «Стечкины» на месте, один в кобуре у правого бедра, второй в левом кармане плаща. Сдвинул тубус на край стола. Подобрал с пола упавшую «палку-выручалку», поставил в угол поближе к двери. Покряхтывая, встал со стула. Поверх станционных куртки и жилета напялил туннельные брезентовый плащ и «боевой» жилет. Вставил в левое ухо наушник «слухача». Надвинул очки, натянул «намордник», в последнем особой нужды не было, но не хотелось полдня сплевывать шерсть от башлыка. Накинул поверх вязаной шапки и обмотал вокруг шеи и лица меховой башлык. Повесил на левое плечо тубус с отпечатанным материалом. Подхватил «палку-выручалку». - С Богом! - прошептал себе поднос, крестясь, открыл внутреннюю дверь шлюза, огляделся напоследок, выключил свет, зашел внутрь и запер проход в «лабораторию». Жутко захотелось курить. Придется терпеть до дома. Конечно, можно было сразу распахнуть наружную дверь и вывалиться в туннель, бояться некого, станция своя, с двух сторон блок-посты, а день он подгадал особый, старшими дежурят «старики», если что, то прикроют, молодым глазки отведут, чтобы никто не заметил, откуда старик вышел, но привычка старого крыса заметать след и маскировать пути в свои норы никому еще не навредила. Старик беззвучно открыл замок и легонько толкнул замаскированную под обычный тюбинг внешнюю дверь, просунул микрофон «слухача», застыл, прислушиваясь. Даже в дозоре можешь не встретить врага. Это не горе, если болит нога. Ветры туннелей многим скрипят, многим поют: Кто вы такие - вас здесь не ждут! Но пандус! Сорвало пандус! Каюсь! Каюсь, каюсь! Пришли на ум покоцанные строчки Владимира Семеныча. Тревожно. Сон что ли навеял? Глупый сон. Но почему он не прошептал привычное: «Сон дурной пройди стороной»? Просто он давно мечтал, жаждал, чтобы старшая дочка вошла в дверь станционной сталкерской харчевни или его «норы» и с порога произнесла: «Папа, проснись! Я пришла!» По щеке потекла одинокая стариковская слеза, размазалась по герметичной плотно прилегающей к лицу оправе очков. День, в общем-то, был обычный, правда, седьмое ноября. Старик так и не отвык праздновать День Великой Октябрьской Социалистической революции, нет, не праздновать, уже давно он в этот день не праздновал, а поминал былое-хорошее, что случалось раньше ежегодно, когда были живы родители, когда был СССР. И поперся же он в праздник работать! «Слухач» доносил, усиливая, будничные звуки станции, а туннельный сквозняк предобеденные ароматы. Рабочие разбрелись по цехам, вынесенным в соседние бетонные помещения, пристроенным к Третьему транспортному кольцу. На станции шебуршились только поварихи, проститутки да солдаты и офицеры комендантской роты. На кордоне у южного туннеля курили и травили байки даже наблюдатели. «Пора порадовать салаг клизмой с перцем и горчицей, а для унтеров еще и скипидару с пургеном не стоит жалеть», - отметил для себя старик. На севере вроде службу несли, но... Но глаза молодым не отвели, хотя сигнал об этом должен был уйти минут пять назад. Больше того на ближнем к платформе блок-посту зарождалась нездоровая активность, дежурные рвали друг у друга из рук бинокли и пялились на дальний блок-пост, еще и прожектора врубили на полную. Старик тихонько направил «слухача» в сторону Шаболовской, наушник наполнился обрывками завершавшегося делового разговора, умеренно-сальных шуток и девичьего смеха. Вот тебе, бабушка, и... Откуда здесь девица? Позволить себе роскошь шляться в одиночку по местным туннелям могло лишь ограниченное число избранных: опытные сталкеры-одиночки да несколько аборигенов, даже комендантские ходили группами не меньше трех человек, а челноки, певуны и прочие сбивались в шестерки или дюжины. Из местных ходить в одиночку, кроме самого старика, отваживались только Лис, Кыса, Бурый да Настя, первые с вечера усвистали в Полис и должны были вернуться к концу обеда, Настя же впахивала на кухне и не могла отлучиться до окончания ужина. Но по туннелю кто-то шел. Шел очень красиво. Шагавшая, а это однозначно была девушка, скорее всего спортивная и очень стройная, ступала на переднюю часть стопы, почти не касаясь каблуками земли, в смысле шпал. Так в этих краях ходила только жена старика, но уже лет десять та не заходила в туннели и не носила каблуков, нет, по их «норе» она иногда под настроение гарцевала в чем-нибудь модельном на шпильке, но по станции ходила исключительно в угах, кроссовках, унтах, валенках либо в форменных берцах. Старик стряхнул накатившее оцепенение и раздраженно прижал кнопку сигнала. На блок-постах даже не пошевелились. Пришлось повторить два-три раза. Наконец «старики» спохватились, вырубили прожекторы, уткнули «молодых» носами в работу, не давая зыркать по сторонам. Тьма затопила туннель. Одинокая путница на минутку притормозила, считанных метров не дойдя до скрывавшей старика потайной двери, дала глазам привыкнуть к темноте, зашарила по карманам, извлекая фонарик, и зашагала вперед. Сквозь узкую щель старик разглядел высокую, не ниже метр семьдесят, стройную фигурку, закутанную с головы до пят в офицерскую явно с мужского широкого плеча плащ-палатку, под которой угадывался рюкзак десантника, а из-под пол выглядывали только союзки и каблучки очень добротных хромовых сапог. И стоило свет палить? Что-нибудь еще разглядеть было невозможно. Девушка, удаляясь, легко и элегантно вышагивала к платформе, вышагивала именно так, как старик услышал, походкой человека, имеющего значительную хореографическую подготовку, походкой его жены. Дела-с! Когда он последний раз бегал за девушками? А за троллейбусом или трамваем? Никогда. Но сейчас старик заторопился, забыв про больное колено и давление, почему-то он захотел догнать красотку, пока та не вошла на станцию. Привычка поспешать не торопясь в очередной раз выручила старика, остудила странный почти юношеский пыл и позволила соблюсти все должные правила конспирации. Аккуратненько выскользнув в потайную дверь, старик защелкнул замок и сделал три шага вперед. Посигналил условным светом фонарика, мол, свой в туннеле, нахлобучил прибор ночного видения, спустился по пандусу на рельсы и ломанулся в погоню. Странно, но он не чувствовал уже ставшей привычной боли в колене, «палку-выручалку» легко нес в правой руке, а левой прижимал норовивший бумкнуть тубус. Ему удалось поймать ритм и слить воедино шорох своих шагов с шагами девушки... Вдруг та встала как вкопанная и крутанулась на левом каблуке, будто выполнила команду кругом. По глазам хлестнуло ярким лучом света, льющегося из левого рукава девицы, а в правой руке блеснул ствол маузера, щелкнул предохранитель...