— Кто ты?.. — я машинально повторил вопрос, не в силах воспринять окружающую меня действительность.
— Я? — слегка удивилась девушка, но потом улыбнулась и ответила: — Я Мала. Малена. Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую? — Я с удивлением рассматривал свою руку. Толстое запястье, мощное предплечье, массивная мозолистая ладонь… Но как? Как я могу рассматривать свою руку, если я… что я? Ничего не помню. Знаю лишь, что раньше не мог рассматривать свою руку… Господи!!! Память внезапно вернулась и я, словно со стороны, увидел мертвенно-блеклую больничную палату, множество непонятных медицинских приборов и высохшее, словно мумифицированное, мужское тело на кровати. Лицо не рассмотрел, мешала кислородная маска, но был совершенно уверен, что это я… Да, я, некогда здоровый, полный жизненной энергии, превратившийся волей судьбы в усыхающее растение… Но почему? Как? Эти фрагменты напрочь исчезли из памяти.
— Вспомнил? — Малена уже отвернулась к очагу и что-то помешивала длинной деревянной лопаткой в закопченном котелке, висевшем над большим очагом, обложенным диким камнем.
— Не все… — выдавил я из себя и внутренне трепеща, попробовал сесть… и сел!!!
— И что же ты вспомнил? — Девушка споро собирала на стол; взмах тесака устрашающего вида — и с легким треском от большой круглой ковриги отделился ломоть ноздреватого, пахнущего легкой кислинкой хлеба; еще взмах — рядом лег второй.
— Практически ничего… — Я наконец обратил внимание, что на мне надета рубаха из грубого домотканого холста, вышитая немудрящими, слегка напоминающими скандинавские узорами по вороту. И той же ткани широкие свободные порты. Неожиданно в голове возник вопрос и сразу же прозвучал в голосе: — Скажи, Мала, а как меня зовут?
— Как тебя звали раньше, я не знаю, — Малена плюхнула половник дымящегося, источавшего дивный аромат мясного варева в большую глиняную миску. — А сейчас тебя зовут Гор.
— Гор… — я попробовал проговорить это имя, словно пробуя его на вкус. — Гор… А кто этот Гор… был?..
— Дурак, — категорично выдала Малена и с хрустом раздавила несколько зубков чеснока, придавив их клинком своего тесака к доске, на которой рубила хлеб. Собрала остро пахнущие комочки на лезвие и аккуратно, поровну распределила по мискам. После чего посмотрела на меня и еще раз повторила, на этот раз, добавив определений: — Дурак. Слабоумный. Тупой. Лишенный разума. — Девушка помедлила и с некоторым самодовольством добавила: — Раньше был…
— Поясни… — Я себя в этом обличье не ощущал дураком. Совсем наоборот, мысли отличались невиданной ясностью.
— Ты встаешь? — сквозь голос Малены опять проскочили нотки нетерпения. — Да вставай же ты…
Мысль о том, что надо встать, резанула непонятным страхом, впрочем, мгновенно сменившимся такой же непонятной уверенностью. Встать? Да это же просто… Мозги подали команду телу, и оно послушно встало. Упруго, быстро и ловко — как отлаженная, хорошо смазанная машина… Господи!!! Я краем глаза уловил свое отражение в большом зеркале, обрамленном резной причудливой оправой. Повернулся — и чуть не потерял сознание… На меня смотрел молодой мужик с рублеными, немного резковатыми чертами лица — совсем молодого лица, если бы не сеточка морщин, тянувшаяся от уголков глаз. Целая копна волнистых русых волос, саженные, чуть покатые плечи, мощная шея… Это я? Я? Да как?..
— Что, нравишься сам себе? — Ко мне подошла Малена и по-хозяйски, как свое имущество, похлопала по спине. — Да-а… — протянула она, — всем хорош был Гор, окромя головы своей пустой. Но этот недостаток я исправила. Кажется, исправила.
— Спасибо. — Мое сердце выбивало бравурные марши, но разум, на удивление, остался холоден. Напрочь пропали беспокойство и сомнения, а страх сменился ледяной уверенностью.
— Отработаешь, — обыденно бросила девушка и добавила: — Обязательно отработаешь. А теперь пошли есть. Вечереет, пора уже.
Я прошлепал босыми ногами по тканым половикам, остро ощущая каждый узелок, каждую ниточку, и сел на табурет возле мощного, сбитого из тесаных плах стола. Деревянная, потемневшая от времени ложка зачерпнула дымящейся жидкости, покрытой янтарным слоем жирка.