Мутафауна предпочитала ночной образ жизни, Таню вполне устраивал дневной. Она передвигалась по городу только днем, стараясь по возможности не заходить в вышеуказанные места, это было своего рода такое правило, табу, одно из многих, которые она нарушала лишь в крайнем случае, когда её толкал на это инстинкт самосохранения, или риск был оправдан равноценным вознаграждением. Ещё одно правило, - рисковать надо с умом. Ближе к вечеру Татьяна находила какой-нибудь неприметный домик, обычно это были объезженные проверенные места, специально подготовленные и замаскированные под бесхозные, никому не нужные развалины. Девушка проводила там ночь, если была ранена, то оставалась на несколько дней, чтобы подлечиться, и потом двигалась дальше. Такое бесцельное существование не приносило никакого удовольствия и тем более счастья, но иногда, ей казалось, что психика смогла адаптироваться к условиям постоянной борьбы за выживание, и у неё стало получаться радоваться мелочам. Ведь у многих нет даже этого.
- Ещё бы. Хмыкнула Таня. У многих теперь вообще нет жизни, никакой. А у тех, у кого она есть, даже такая, в постоянных поисках чего-то или кого-то, в страхе, с воплями мутантов в ночном городе, с автоматом на постели, снятым с предохранителя, который своей близостью к телу уступает разве что одежде. И такая жизнь скоро кончится. Несомненно, так и будет. Она не питала иллюзий на то что человечество еще возродится.
Девушка остановилась и присела около глубокой грязной лужи. Несколько дней назад, она нечаянно разбила свое карманное зеркальце, и так как обзавестись новым пока что не представилось возможность, а смотреться в разбитое не позволяла суеверная натура, приходилось пользоваться дарами природы. Татьяна уже забыла, когда в последний раз видела себя в зеркале и несколько удивилась представшей перед глазами картине. Было ощущение, что грязный омут показывает ей другого, немного похожего на неё, человека. Она казалась себе серой мышью, на закате дней, хотя ей было не многим больше двадцати шести, и вообще всего год назад её считали весьма красивой, но теперь ей так совсем не казалось. Лицо, смотрящее на неё из лужи было бледным, глаза припухшими больше от усталости чем от слёз, волосы после того как её угораздило попасть под дождь еще не успели высохнуть, и сейчас походили на спутанные сосульки. И взгляд, этот, как будто не её взгляд. Девушка уже давно заметила эту метаморфозу, и до сих пор не могла к ней привыкнуть. Взгляд стал каким-то холодным и жестким, и как бы надменным, наглым, даже презрительным. Она никогда не относилась ни к кому с презрением, и считала себя человеком достаточно добрым и позитивным, Таня не помнила, что где-то она откровенно наглела, да и жесткой если и была, то не часто. Так откуда же этот холодный, хищный взгляд. Порой от неожиданности она даже вздрагивала, когда её глаза случайно натыкались на свое собственное, и в тоже время совершенно чужое отражение. Ей казалось, что в зеркале отражается не она, а абсолютно посторонний человек, желающий ей зла. И губы тоже как будто изменились, и брови...
В кого её превратили эти кошмарные пять лет? Если так и дальше пойдет, то от прежней Тани совсем ничего не останется. Она уже изменилась так, что родная мать, если б была жива, не признала бы.
- И слава Богу, что она не жива и не видит ни её, ни всего что происходит вокруг. - подумала девушка.
Таня очень в это верила. Конечно мама, может наблюдать за ней, из какого-то своего потустороннего мира, или если угодно рая, но это была больная тема, философствовать на которую сейчас не было никакого желания. Настроение и так ни к черту.
Она прекрасно знала, что, весь её теперешний внешний вид, не что иное, как результат выпавших на её долю тяжелых испытаний, накопившегося за 4 года борьбы за выживание, стресса, и затяжной депрессии. В совокупности с ужасной усталостью от этой самой жизни, в которой она, из последних сил пыталась зацепиться, хоть за что-то мотивирующее её к тому, чтобы тянуть эту бесконечную лямку дальше.
Каждое новое утро Таня открывала глаза, и думала, почему она еще жива? Почему она не умерла сразу, как только всё это началось? Почему Богу, или кому там ещё, было вольно оставить её ещё пожить, и помучиться как следует? Снова и снова Татьяна мысленно возвращалась к тому дню, почему? Почему? Почему? Она уже давно всё выплакала, и потому просто закрывала глаза, делала десять-пятнадцать глубоких вздохов, потом шла умываться, чистить зубы, завтракать, почти все как у людей. Только никогда не расставаясь с оружием, и всегда на чеку, всегда ожидая возможного нападения, ибо полностью безопасных мест, для одиночки не бывает. Никто не посторожит, пока ты чистишь зубы, справляешь нужду, спишь, никто не прикроет тебе спину. Если ты устанешь и потеряешь бдительность, это будет твоя ошибка, это ты, недосмотрела, расслабилась.