-Так ты устал? – повторила она
-Да. Годы уже не те.
-Тебе всего-то тридцать четыре… — она отодвинулась, и все же решила снова видеть окружающий мир. Муж так и сидел перед ней – они часто так общались. Она – поджав ноги на диване, а он – сидя на полу на корточках. И когда у нее был первый «фитиль» и он, еще курсантом, ее утешал. И когда они провалили первое задание, и их обматерил на все корки выездной юрист от ИПЭ, известная своей злобностью тетка Джарская. И когда погибла их дочь. И когда убили рыжего. И когда друг семьи ан Аффите в глаза сказал «Вы вне закона, я ваш враг». И еще много, много раз. И тогда, когда она сидела на обломке бетонной плиты, уже не соображая, да и не желая ничего соображать, когда здание, где тридцать шесть часов шел бой за спасение Равновесия уже рушилось… Когда оттуда вышел Лютич, неся на руках безжизненное тело напарника. Когда асассин опустился на колени, поднял изуродованное лицо в небеса, и завыл – страшно, дико, не по-человечески, не зная, не понимая, что делает, и не осознавая, что плачет.
Это всегда был рядом. И она была рядом с ним. Все его семьдесят два фитиля. Все его мигрени, профессиональное заболевание телепатов.
Почувствовав, что Арна улыбается, он встал, и принялся раздеваться. На продавленное кресло полетели кожаный жилет, тяжелый пояс с кобурой, и гольф. Телепат принялся расшнуровывать берцы – машинальное движение, выходившее быстрее, чем у зрячих, за счет практики. Арна не предлагала свою помощь – не из гордости. Между ними двумя никакой гордости не было, и быть не могло. Просто захочет – скажет. И, если правда было надо, – они всегда говорили.
Хлопнула дверь ванной. Уж это непременно, подумала Арна, лениво сползая с дивана. Наработался, а теперь надо вылизаться, смыть с себя следы. Иначе он ни на чем не сможет сосредоточиться. Она привычно подобрала брошенные вещи. Сама не великая почитательница порядка, она свои тоже бросала где ни попадя – а Это их убирал. И было так здорово знать, что о тебе непременно позаботятся… О, да. Муж всегда о ней заботился. Еще не было случая, чтобы Это ее оставил. Как и она его. Помнится, даже пытались тренироваться вместе, но из этого ничегошеньки не вышло. Оба айкидошники, они были, все же, слишком разными по стилю. К тому же она работала по холодному, а он – по огнестрелу. Никогда, видимо, уже ей не забыть их первый поход на склад вместе. За амуницией. Чтобы выйти «в поле» спина к спине. Рука об руку.
-Люггер шестьдесят четвертый – потребовал боевой телепат у интенданта Сидоровой. И с одной руки, на весу, выбил на стене слово «арна». Подул на ствол, и добавил в наступившей тишине:
-И четыре обоймы.
Ох, как же ей завидовали другие девушки…Не из-за телепата, конечно – из-за знака внимания. Их, этих грешных знаков, Это предоставлял ей выше крыши. Не то, чтобы ухаживал – Арна вообще иногда не понимала его мотивов. Просто – и они оба это знали – они подружились с самого начала, им хорошо было вдвоем, им удобно работалось.
Когда после четвертого «фитиля» он сидел в изоляторе, и его откачивал милейшей души человек, доктор Воронов, Арна ночевала едва ли не под дверью. Потом, когда ее пустили, она отказалась выходить обратно. Дескать, запирайте вдвоем, я шагу не ступлю никуда.
Воспоминания форвалаки уплыли настолько далеко, что она даже вспомнила, как они в первый раз поцеловались. У ИПЭ своя романтика – видимо, надо было побывать в самом пекле, чтобы чуть не плакать, глядя на простое небо и траву под ногами. Доверчиво взять напарника-телепата за руку, и перестать понимать, где его мысли, а где твои. У Это такое бывало – он не всегда мог себя контролировать, и проэцировал спонтанно.
А потом были белый фрак и черное атласное платье, шампанское в постели, цветы в ванной, отпуск в Египте. И массаж сметаной – светлокожий от природы, Это обгорел в первые же два дня. А ей ничего – только еще шоколаднее стала…
Гром грянул внезапно. Не то чтобы они полагали ИПЭ обителью добра и света, но все же могли сказать о нем «родной Институт», чуть ли не альма-матер. А пришлось рвать когти, стрелять в ОКР, прятаться, заметать следы. И все это только потому, что они вовремя не сказали «да»…
Арна открыла дверь ванной. За полиэтиленовой ширмой шумела вода. Она знала, что ширма используется не ради приличия, а ради того, чтобы на полу не было луж, и возможности на них поскользнутся и разбить голову. На стиральной машинке лежала черная лента – уже довольно потертая и потерявшая товарный вид. Арна провела по ней кончиками пальцев, будто гладила кошку. Сделала шаг вперед. Она не сомневалась, что телепат ее услышал – он всегда слышал. Они отодвигали мешающую обоим ширму с двух сторон – синхронно. Вода заставила синие волосы отяжелеть и лечь назад. Форвалака вздохнула – она так и не привыкла толком к белым, не видящим ничего глазам, не мигающим и пустым. Это знал, что людям неприятно видеть его таким – и прятал свое увечье от их глаз. Носил повязку или темные очки. Последние часто разбивал, а потому и недолюбливал.
Арна обвила его шею руками, наплевав на то, что муж мокрый с ног до головы, и потянула к себе. Тот осторожно подсадил жену, помогая забраться. Одежда намокла под струями теплой воды, но это было даже приятно. Необычно. Интригующе.
-Ты не принес ничего нового?
-Я бы не стал скрывать – отозвался тот. Форвалака осторожно провела ладонью по еще не до конца затянувшемуся порезу – тонкому и глубокому. Чудом небесным – не иначе – можно было пояснить такое небывалое везение. Стилет только проскользил по касательной, не задев даже гладкой мускулатуры.
Арна тогда по-настоящему испугалась. Они еще не были женаты, но все к тому шло. Они жили вместе. И жизнь эта ей нравилась – и ему она, несомненно, тоже нравилась. Уж чего телепат не умел, так это лгать. Арна видела, что ему – да, нравилось. Приходить туда, где его ждут – и ждать самому. Заботится о ней, и ощущать ее заботу о себе. Засыпать под быстро ставшее родным посапывание в ухо – почему-то уху всегда доставалось больше всего. Арна лезла туда языком, а соседям за стеной оставалось только помирать от черной зависти в тщетной попытке заснуть под аккомпонимент.
Да, а еще они однажды сломали кровать. Нечаянно. Самое обидное – это было совсем не то, над чем так радостно ржал весь этаж общаги. И в тот вечер напарник пришел в ее комнату не за тем, чтобы подоставать соседей, а всего лишь потому, что ему опять рвало крышу, и он не мог почистить каналы после задания. А рядом с Арной ему было спокойно и уютно.
Так что кровать они нечаянно. Честно.
Но в тот момент – Арна испытала страх, резкий, моментальный, как разряд электрошока. Выпад – и пятна крови расползаются по одежде. В следующий момент враг откинулся назад всем телом: изо рта, ушей, и даже глаз потекли струйки крови. Боевой телепат просто выжег ему мозг, защищая самое для себя дорогое.
А потом они неслись по коридору – он тащил ее за собой за руку – два этажа. Добрались до технического, отковыряли стенную панель, и Это подсадил ее в эту нишу. Арна и сама бы прекрасно залезла, но почему бы лишний раз не ощутить себя действительно девушкой?.. Убедившись, что в убежище ее никто не найдет, телепат сгинул на три с половиной часа. Они потом еще вылезали через крышу, как наемники какие-нибудь…
Общаясь с напарником, Арна наконец-то выучила цензурный русский.
Во всем мире один Это СеКрет знал, что внутри она – ранимая и жаждущая защиты, во всем мире одна Арна Аэддин знала, что внутри он – несгибаемый и жесткий, как клинок.
И они никому бы об этом не сказали…
-Тебе нравится, когда я трогаю твои старые шрамы? – вместо ответа муж уткнулся губами ей в шею. Прикосновение было привычно-шершавым, губы так и не зажили до конца. Арна запрокинула голову – больше всего на свете, наверное, даже больше, чем задавать ему вопросы, ей нравилось то, что случалось в такие минуты.
Форвалака имела обширные представления о том, что обычно мужчины делают со своими женщинами. Но Это ее любил. «И физически притом» здесь было не шуткой, а реальностью. И Лис его знает, где он этому научился.