Атрей по жизни своей был рассудителен, спокоен, склонен к самоанализу и внимателен. А так же расчетлив, прагматичен, он ко всему подходил с позиции выгоды. Не маньяк вроде Лаолы, которая искренне верит в свою избранность, он прекрасно отдавал себе отчет в своих действиях. Он понимал, что с точки зрения общепринятой морали его поступки трактуются не в его пользу. Вопрос заключается в том, что ему, наемнику и сектанту, было плевать на мораль. В его случае цель оправдывала средства, при условии, конечно, что это и вправду выгодно. Под понятием «выгодно» японцем подразумевалась не только и не столько финансовая прибыль. Атрей являлся по натуре своей интриганом, но не склонным к многоходовым партиям, предпочитая им блицкриг. Отлично зная свои сильные и слабые стороны, он пользовался всем доступным арсеналом без скидок на любой показатель противника. В случае необходимости, для достижения своей цели, пошел бы на все – убийство, грабеж, пытки, шантаж, и так далее. Ему не было никогда разницы, кто его противник: женщина, ребенок, старик или вчера родившийся котенок. Впрочем, о котенка с удовольствием погрел бы руки, прежде чем прирезать. И делал все это наемник не потому, что такой уж он плохой. Не то чтобы ему не было жаль котенка, но он полагал что жизнь (здоровье, рассудок) данного живого существа не чрезмерная плата за то, что ему требуется. Подход истинного сайентолога. Однако, в отличие от многих собратьев по школе, он не перевешивал ответственность за свои поступки на никакие высшие силы и их, сил этих, к его поступкам требования. Он всегда осознавал, что это его выбор, однако не угрызается муками того, о чем имеет довольно расплывчатое представление. «Ничего святого» — не как образ мыслей, а как совершенно иное воспитание. Как и всякий сайентолог, Атрей полагал достижение результата важнейшим в деле, и уж если для этого нужно чем-то пожертвовать – ну что ж. Кто жертве виноват, что она слаба или глупа, и попалась. Закон выживания.
Этот человек рассчитывал свою выгоду везде и всегда, и ради нее мог пожертвовать как окружающими, так и собой в известной мере. Если, конечно, речь не шла о летальном исходе.
Он не видел ничего постыдного в бегстве, ударе в спину, втирании в доверие с последующим предательством, и так далее. Ложь его второе имя. Лгал он всегда виртуозно, не задумываясь ни на секунду над экспромтом, и уличить его мог разве что хороший телепат. За это, в большинстве своем, он их и не любил.
Направленным телепортом милого беззащитного археолога Такеду Сидзуми зашвырнуло в расположение ячейки 414, где оный Такеда поведал следующую историю. Его о помощи попросила добрая знакомая, Арна Аэддин, чтобы расшифровать некие символы в храме Геньяр. Но там их нашли какие-то злодеи. Госпожа Аэддин успела выбросить его телепортом в, как она сама выразилась, «безопасное место», а сама…
Ячейка 414, хоть и существовала недолго, и числилась сущими «идотами», но в грязь лицом не ударила. Прежде чем поддаться на провокацию, проверила личность своего незваного гостя. Но уж тут Атрей был спокоен – могут хоть запрос посылать в Японию, там его подтвердят его люди. Единственный шанс проколоться, это если додумаются перекопать базы врагов ИПЭ не по именам, а по лицам. И то, если узнают.
Они и не узнали. Ран окружил гостя вниманием и заботой, проявляя фирменную японскую гостеприимность. Предмет контракта, вампир Бэльфегор изо всех сил отводил взгляд от обтянутых узкими пижонскими брючками бедер Такеды-куна. Зная о вкусах этого вампира, наемник часа два выбирал эти Лисовы брючки, для достижения нужного эффекта. Вместо того чтобы проявлять подозрительность, пусть лучше пускает розовые сопли и пялится. Из всей компании один только хакер проявлял к нему недоверие, но его никто не слушал. К тому же, Атрей уже приноровился при каждом признаке опасности быстро убираться с линии вероятного огня за вампирью спину. Самый перспективный боец в этой группе, он бы не дал японца в обиду, и там наемник ощущал себя в сравнительной безопасности. Чуя свою полнейшую безнаказанность, Атрей прикормил вампира кровью и остался на ночь рядом: из соображений родной паранойи. Под боком существа, cспособного в считанные секунды перебить группу захвата, спалось спокойнее.
А наутро ячейка Институтовцев совершенно добровольно, и без давления, своими ногами, и в здравом уме с твердой памятью (если они у ячейки когда-либо были, конечно) двинулась навстречу своей погибели. Сами оплатили свой проезд до места ее дислокации, и позволили ему провести их через линию охраны в поместье, где их ждали. По дороге уже в коридоре дома он незаметно откололся от общей группы, считая свою часть работы исполненной. Наконец-то со смутным удовольствием переоделся в привычную одежду: спортивного стиля костюм густо-алого цвета с узором из черных стрелок. Ему эта одежда просто нравилась и была вполне удобной.
Через четверть часа заказчик пообещал доплатить, если ему удаться втолковать этой милой троице, какого рожна они тут очутились, что наемник и сделал, вызвав вполне понятную реакцию. Хакер, если бы мог, убил бы его на месте, например. Ран додумался спросить, не станет ли его мучить совесть. Атрей подумал, что в этом месте было бы неплохо достать словарь и начать в нем копошится, но потом пришел к выводу, что это уже будет перебор. От более подробной беседы с пленниками он лениво отказался: ему за это не платили.
Работа была выполнена. Можно уходить.
Рука бессильно свесилась с каменного алтаря. Эфла посмотрел на нее, как на абсолютно посторонний предмет, и медленно перевел взгляд на выход из пещеры. После работы с местным каэрном мозги не варили ни хрена. Мысли ползали со скоростью пьяных черепах, и примерно по той же траектории. Когда он еще был живым, после такого ритуала он сутки валялся пластом, ожидая, пока все придет в норму. А теперь ничего. Полежит полчасика и встанет. Своими лапами добредет до места остановки. И будет там работать, мать его, пока не сделает все, что нужно… Потому что больше это сделать некому. Он каждый месяц уматывал в командировку к своей общине – чтобы денька за три выполнить двухнедельный объем работ по ритуальной практике – после чего взмыленным возвращался обратно в штаб и там уж устраивал разнос по полной программе.
Эфла подумал об оставленных на произвол Лиса подопечных ему ячейках. Придурках зеленых, неопытных, и тем более дурных, чем более они успешны. Подумал, что они навытворяюют, пока их никто толком не контролирует. Подумал, что хорошо, что здесь не берет сеть и из России не дозвонишься в Северную Африку за так. Подумал, как же ему надоело думать.
Он бы сказал, что у него сердце не на месте, но это было бы явным противоречием имеющимся фактам. Сердце ему вшивалось после перебитых ребер лично Вонтолой, а значит, оно находится именно там, где и должно находиться.
И сказать, что на душе кошки скребут, он не мог бы. Никто по нему не скреб, а если бы и попытался, то вряд ли преуспел в этом передовом занятии. Фиг бы товарищ Эфла позволил себя так запросто скрести.
Чутья, как такового, у него толком не осталось, поэтому и на подсказки от высших инстанций нельзя было свалить его странное состояние.
Так что только и оставалось капитану ИПЭ, что лежать, приходя в себя после исполнения профессионального долга, со смутным ощущением надвигающегося локального апокалипсиса в одной отдельно взятой ячейке. И ощущение это напоминало все того же Волка в работе. Эфла отлично помнил, на что похожи эти ни с чем не сравнимые ощущения: когда чужая рука, совершенно не заботясь о твоем согласии, укладывает невзначь на стол, вторая заламывает так, что пикнуть невозможно, и чужая сила захлестывает с головой. Когда он в тот раз очухался, то обнаружил себя уже полностью дееспособным, насколько это вообще возможно для уже на тот момент покойного. Обматерив Волка последними словами, совершенно не надеясь ни на какой эффект (вряд ли он в состоянии перевести художественный русский мат в некое логическое построение), Эфла ни за что бы не согласился на повторение подобного. Нашли дурака…