Говорили в основном они – Боги, владыки Мира. Мира, который они потеряли. Не смогли удержать в своих могучих руках. Говорили о Роке, неотвратимости великих изменений. О надежде. И о Долге – долге, по сути, их, но, почему-то, неожиданно свалившемся на наши плечи…
Ордену Божественного Пламени предстояло исполнить последнюю волю – уничтожить всех, кто вырвется из Тартара. А они – Олимпийцы то есть, будут до своего последнего вздоха хранить границы Мира от волн всепоглощающего хаоса.
То, что происходило дальше, запомнилось лишь чередой отдельно мелькающих картинок. Вот я встаю из-за дальнего стола и направляюсь к главному алтарю Триединых. По-видимому, меня вызвали. У его подножия уже стоят те, кому, собственно, этот алтарь посвящен. Зевс, Аид и Посейдон. Три брата (якобы). Выглядели они мужчинами средних лет, длинные черные волосы, мощные тела. Глаза… нет, нет, наверное, в мире слов, могущих описать эти взгляды. Единственное, что приходит на ум – это Сила. Их глаза просто струились Силой…
Вот, стою перед ними, коленопреклонный… Что думал я, и переживал в тот момент?
Следующая картинка – в моих руках меч. Не мой. Незнакомое оружие непривычно лежит в руке, неприятно давят ладонь чуждые ей грани рукояти.
В следующий миг на сцене появляется новое действующее лицо. Это тоже мужчина. И первое слово, зародившееся в моем мозгу при виде его, было слово – медведь! Я не видел прежде таких высоких и мускулистых людей. Даже самые сильные атлеты показались бы, в сравнении с ним, пигмеями, вздумай они встать рядом. «Гефест». Осознание этого буквально врезалось в мое сознание! В руках он держал части составного доспеха. Точно такого же, какой я видел у Александра. Доспеха, который появлялся на нем словно бы из ниоткуда, по одному лишь слову…
Следующее воспоминание – я стою перед Богами во весь рост, облаченный в те самые латы; рука все еще сжимает чужеродную поверхность рукояти меча, и… из поднятого перста Зевса вырывается молния, ветвясь и сияя, врезается в мою грудь!
Страха не было… Других чувств – тоже.
Приходил в себя в келье… Или нет. Кажется, это был уже Дворец Илионов, как называли в обиходе южный флигель замка. Дворец Илионов. Сознание уже прояснилось достаточно, чтобы принять факт посвящения. При живом предшественнике! Прецедентов сему событию не было в истории – новый Илион всегда посвящался лишь по факту смерти своего предшественника. От смутных предчувствий все внутри поежилось… И никто ничего не объяснял.
Переживал я не напрасно! Вскоре был созван второй совет. Он не предавался широкой гласности, скорее наоборот – глубокой ночью меня разбудил посыльный, причем не из обычных послушников, какие всегда были на побегушках. За мной пришел один из секретарей Большого Круга – далеко не самый последний человек в иерархии. И пригласил спустится в малый двор.
Там, на посыпанной белым песком площадке, освещенный множеством факелов, на деревянных носилках лежал Александр. При смерти. Как в тумане, я подошел к своему учителю и опустился на оба колена. Взял за руку. Голую, без латной перчатки – шнуровка разорвана в клочья. Кожа местами сильно обожжена. «Наверное так бывает, – ни к селу, ни к городу подумал я, – когда держишь какое-нибудь огненное заклятие из последних сил… Когда на собственную защиту их уже не хватает… »…
Внезапно Александр дернулся и застонал. Это вывело меня из каталептического ступора. И я заметил главную причину его скорой смерти. В груди, пробив металлическую пластину нагрудника, глубоко засел огромный снежно-белый зуб.
– Отпусти его… – Голос, неожиданно прозвучавший за моей спиной, заставил вздрогнуть. – Ему больно и он страдает.
Обернувшись, я вскочил, как ужаленный. В метре от носилок стоял Аид. Закутанный в простой черный плащ, с откинутым капюшоном и собранными волосами, он выглядел намного менее эффектно, чем во время недавнего ритуала. Мягко отстранив меня в сторону, бог подошел к умирающему, и коснулся рукой его лба.
– Иди с миром, Александр Илион. Оставь боль и муки, а обрети блаженство и покой. Ты достоин.
Рука его засияла чистым белым светом, который мгновенно окутал мертвого уже воина. Подошли слуги. Благоговейно косясь на Олимпийца, они подняли моего учителя и унесли прочь – готовить тело к ритуалу погребения.