Пробуждение было неприятным. Во-первых, холодно. Во-вторых, жестко. В третьих, я еще не сдох? Ни на что уже не надеясь, смирившись, открываю глаза, и замираю. Свет, более яркий, чем вчера, свет. Все размыто, нечетко, только контуры и тени, но все же лучше, чем ранее. Рассвет, первые лучи утреннего солнца и розовеющее небо, а внизу, я помню, непередаваемая голубизна водной глади и шелест зеленого моря, но для меня это пока только два оттенка серого. Я почти счастлив. Уже второй раз. Первый - когда смирился с участью стать обедом в желудках тварей, и выжил, второй - сейчас. Оказывается, счастье - это так же вновь обретенная надежда, так мало, и так много.
Сзади тихо захрапели. Иргель. Отчего-то понимаю, что точно знаю где он лежит, и даже в какой позе. Не буду его будить, пусть спит, пропустить сейчас восход солнца было бы кощунством. Глаза слегка прикрыты, сижу, облокотившись о скульптуру, мысли легкие, быстрые, юркие, ни на чем не сфокусированные, на губах легкая улыбка. Не могу сказать, что задремал, но и не бодрствую, воспринимаю все как бы отстраненно, со стороны, с легкой циничностью, что ли. Нет, циничности как раз нет, отметаю мысль как неуместную, глупую. Диск солнца показался уже наполовину, мысли легкие, неспешные, состояние умиротворения бесподобное, просто невероятное ощущение спокойствия, впервые такое испытываю. Надо будет спросить у Иргеля об этом, позже, не сейчас. Ага, заворочался, видно, луч света попал на лицо, сейчас проснется. Точно, встает и первым делом бросается ко мне. Вот так спешка, переживает?
- Иргель?
- Да, Алистер?
- Туалет, спать, да, нет, один, два, хорошо, - я прямо вижу, как на последнем слове он встрепенулся. Ага, значит, понял, что не как попугай повторил, понял, что к чему, да вот я не понимаю, но рассказать ты мне не можешь, так что давай: туалет, спать, да, нет, - учи меня, учи.
Восход солнца мы досмотрели вместе, а потом начался долгий путь домой, в пещеру. Что интересно, эти несколько дней в новом мире изменили меня больше, чем вся моя жизнь до этого. Все это время было настолько насыщенным и богатым для меня, что я совсем забыл о своем настоящем мире, о родителях, знакомых, друзьях, работе. Даже ни капли не скучал. Не до того было. И сейчас, иду, держась за конец палки, второй несет Иргель, и не могу в себе обнаружить никаких чувств из прошлой жизни, из жизни до, будто все то было искусственным, игрушечным, будто жить я начал только что, несколько дней назад. Получается, я и не жил тогда вовсе? Ходил на работу, любил, или думал что люблю, общался с семьей, сверстниками, веселился и отдыхал. Но сейчас, сквозь призму пережитого, это все смотрится так мелко, незначительно. А может я и не прав, может, это все психическое и спустя время я устыжусь подобных мыслей. Все может быть. Но пока все видится именно таким.
Остановка, чувствую, Иргель насторожился и вслушивается в рассветный просыпающийся лес, или джунгли, мне теперь все равно. Да, точно, там, справа и дальше, метрах в тридцати от нас, что-то крупное жрет что-то помельче. Чует нас, но насыщение для него важнее, не бросит, не кинется. Иргель успокоился и пошел вперед. Вот незадача, повязка, наложенная после спуска с горы, начала сползать. Пробую поднять ее свободной рукой, не получается. Идти, придерживая ее все время?
- Иргель, - зову спутника и понимаю, зря. Чувствую его досаду и негодование, знаю, не прав, оплошал, прости. А тварь, недавно доедавшая свой ранний завтрак, уже мчится на брошенное мною слово. Он ничего не говорит, просто отодвигает меня в сторону, толку от слепца, и поворачивается в сторону скрипящих и ломающихся деревьев, хищник приближается. Я все же не выдерживаю и стягиваю повязку, липкая субстанция на веках сразу начинает быстро сохнуть и стягивать кожу, избавляюсь от нее, просто вытерев рукавом, открываю глаза. Тени, более четкие, но все еще тени. Вот последнее дерево со скрипом, с натугой, неохотно обнажает корни, наполовину вывернутое из земли, и лес выпускает непонятно как живущего в довольно тесных для его размеров лесу монстра.
Сказать, что тварь была огромна, ничего не сказать, ее мощь просто поражала. Нависшая над Иргелем колоссальная тень, казалось, раздавит стоящего перед ней человека в один миг, походя, не задумываясь. Но мощь и размеры сыграли с ней злую шутку, она была на удивление неповоротлива, и все предпринятые ею атаки пока что заканчивались неудачно. Промахиваясь и раздраженно взрыкивая, попыток она, тем не менее, не прекращала. И Иргель старается, вьется ужом, бить бесполезно, не те весовые категории, вот и скачет, уклоняется. Я бы даже назвал это танцем, если бы не раздраженный рев монстра и периодически вырываемые с корнем деревья вокруг. Похоже, ранний завтрак был более чем плотный, тварь стала меньше двигаться, не такие уже резкие повороты, да и орать стала меньше, просто поворачивается за мелкой букашкой, но та слишком быстра, слишком резва, никак не поймать. Видно, какие никакие мозги все-таки имелись, она вдруг развернулась и, раздраженно размахивая хвостом, крушащим не до конца поваленные деревья, стала удаляться прочь. Иргель упал на колени там же, где и стоял, молча, устало, плечи поникли. Я осторожно подошел сзади и сказал по-русски:
- Прости, - он как будто понял, только кивнул, и все. Через минуту-другую мы уже шли дальше, тот же порядок, тот же маршрут. У пещеры были только к обеду, путь назад занял почти вдвое больше времени, чем туда. Барута не было, никто не встречал. Вернувшись, первым делом наложили мне повязку на глаза с новой порцией мази, быстро выдохнувшейся на открытом воздухе, Иргель ее сделал перед самым наложением, потом отвел меня к лежанке, а сам куда-то ушел. Я снова был оставлен наедине со своими мыслями. В восстановлении зрения я уже не сомневался, просто была уверенность, что все будет хорошо, и точка. Непроизвольно мысли потекли через все время моего пребывания в этом мире, высвечивая и цепляясь за ранее пропущенные моменты, не замеченные или которым просто не придавал значительности.
Аскхи - крупные, с хорошего дога, но существенно более массивные хищники, я бы отнес их к семейству кошачьих, за гибкость и пластику, хотя просматривается и частичка медвежьей косолапости, а морда скорее песья, плюс куцый хвост. В общем, быстрые, сильные хищники с прекрасным нюхом и ужасным аппетитом, жрать себе подобных тут же, во время боя, это уже дурной тон, знаете ли. Серый окрас с оттенками, короткая жесткая шерсть. Охотятся стаями, в общем, довольно опасные хищники.
Окружающий же мир поразителен сам по себе, настолько он отличается от привычного, зачастую преподнося самые непредсказуемые сюрпризы и полностью переворачивая восприятие. Почти все в нем является противоположностью обыденному, а невозможное у нас здесь реализовано как естественное и повседневное.
О, у меня гость, не вижу, но слышу, и чувствую владельца косолапой походки. Нагулялся, парень? Протягиваю руку и морщинистый, весь в шерстяных складках лоб подставляется под нежданную ласку. Мягкий. Чешу за каждым ухом, как у обычных собак, и Барут начинает подвэкивать, надо же, угадал. Сам начинает подставлять другое ухо, чеши, мол, не отвлекайся, вот хитрюга. Во время идиллии возвращается Иргель и первым делом кладет руку мне на лоб. Походу, его все устроило, и, не сказав ни слова, оставляет нас в покое и отходит к столу заниматься чем-то своим. Так, в "общении" с Барутом, прерывались только на перекус, и в ничегонеделании проходит вторая половина дня. Под вечер сменили повязку, и Иргель решил не терять понапрасну время, продолжили учить язык на ощупь.
Палец, фаланга пальца, кулак, ухо, глаз, в общем, анатомию мы прошли, у меня даже начало отчасти получаться выводить нужные интонации и правильно ставить ударения. Воодушевленный успехами, он стал давать мне в руки понятные вещи, типа ложки, ножа и тому подобное, и я заучивал и их. Единственное, что не давало покоя, это непонятное восприятие неизвестного, иногда Иргель говорил что-то, а я уже знал, что означает то или иное слово. И сразу же повторял его. В общем, вечер прошел успешно. В итоге я спал, как говорится, без задних ног.