Удар приземления смел все мысли и почти погасил сознание, растянув время, словно резиновое - я чувствовал, как тело борется за жизнь, закрывая сосуды, останавливая кровь, как запрещает болевые импульсы, препятствуя шоку и потере сознания, как по сумасшедшему пульсирует энергетическая сеть, опутавшая тело, напитывая каждый орган, каждый разрыв, как бешено разросся источник, превосходящий теперь размерами мое собственное сердце и питающий борющийся за жизнь организм. Затем темнота сверху сгустилась, и в грудь раскаленными жалами вошла пятерня жутких когтей, ломая кости, пронзая сердце, и прошивая насквозь источник... Взрыв! Тело жутко дернулось, невообразимо выгнулось, вырвав из дощатого пола прошившую его насквозь кошмарную лапу, а затем чудовищный по своей силе разряд прошил тело, и сознание погасло.
Глава 26
Липкая, мерзкая вязкость во рту, будто долго-долго жевал чье-то дерьмо, но, так и не прожевав, бросил это дело и даже не проглотил остатки - как же мерзко. Ни выплюнуть, ни сглотнуть, вечный вкус, вечное ощущение, сколько я так уже лежу, без понятия, сознание то меркнет, то вновь зажигается, но все, что мне остается - это только вкус во рту, ничего другого просто не существует. Как же противно, и глупо - иногда хотелось рассмеяться, но просто не получалось, еле заметное ворочание языком было единственным моим достижением на данный момент. Тела не было, нельзя было пошевелить ни ногой, ни рукой, ощущалась только тяжесть, придавившая сверху так, что с трудом разлепленные глаза видели лишь тонкую полоску света, пробивающуюся между накрывшей меня тушей и полом. По всему выходило, что аррс мертв, а я жив, но надолго ли? Очередной патруль без труда найдет нас, и что будет дальше, можно было особо не гадать. Так что мысли об этом были отброшены сразу, как только были признаны бесполезными, все равно поделать ничего не смогу. Меня больше волновало другое - что со мной, я действительно все еще жив, или пока еще жив? По идее, мне положено было или благополучно сдохнуть, или начать восстанавливаться, но ни хрена подобного, валяюсь тут кучей дерьма, во рту вкус дерьма, и что делать дальше, черт его знает. Вот, опять накатывает, сознание стало медленно гаснуть.
Что, опять? Думаю, этот привкус запомнится мне надолго - ага, удалось сглотнуть. Впрочем, неудачно, просто нечем. Прекрасно. Сколько я уже так? Помню три светлых полоски, и с десяток темных, сутки, двое, а может - неделя? Пошевелиться так и не удалось, каждый раз приходя в себя, попытки шли одна за другой, но все впустую, организм также не откликался, неужели все настолько хреново? Вряд ли, иначе бы уже сдох. Так и лежал, вслушиваясь в окружающую тишину и различая только ток собственной крови, биение сердца и слабое дыхание, в ожидании момента, когда все это разбавят звуки приближающегося патруля. В глазах помутнело, и сознание в очередной раз кануло во тьму.
Скука. Снаружи ночь накрыла город непроглядным покрывалом, в который раз утверждая свои права и абсолютное безразличие к чужим судьбам. Иногда постепенно гаснущая полоска света, меркнущая с каждой секундой все больше и больше, воспринималась как собственная жизнь, затухающая так же бесповоротно и безвозвратно, неумолимо приближая уже почти видимый мною конец. Долгие часы напролет наблюдать ее одну становилось все мучительнее и мучительнее, хотелось взвыть, проорать что-нибудь эдакое, но язык ворочался лишь немногим быстрее, не более. Ну вот, теперь буду знать еще один вид муки, пришедшая мысль даже развеселила немного, и если бы мог - улыбнулся, да не судьба.
Очередное возвращение к жизни изрядно удивило меня, принеся новое чувство, поглотившее мое естество буквально полностью - хотелось есть, моему организму требовалась еда, немедленно, сейчас, и много, очень много. Я наконец-то оживал. Воспрянув духом, ощутил желание заорать во всю глотку: "Хрен вам всем, выживу, во что бы то ни стало!" Вот только жрать было не как, челюсти не слушались, хотя мясо и было совсем рядом, вот оно, только открой рот и откуси, целая туша, и вся в моем распоряжении, правда, жил в ней не меряно, но и пожевать что тоже найдется. Как же все-таки подкосило организм, что он чувствует такой голод. Следующие часы прошли в пустых попытках разжать и сжать челюсти, язык ворочался подобно червю, стараясь помочь, и под конец, казалось, покрылся не одним слоем мозолей, пока сознание опять не погасло. Очередное пробуждение было подобно каплям воды и полностью походило на предыдущее - сосущее чувство голода и масса усилий, так ничего и не принесших. Странным было еще то, что пить не хотелось абсолютно, только есть, даже мысли все были только об одном, словно наваждение какое-то завладело моим разумом - есть, есть, есть. Мертвая туша уже казалась каким-то изысканным деликатесом, я готов был сожрать подкладку из собственного сапога, лишь бы была возможность. Но ее не было, и челюсти по-прежнему оставались сжаты, лишь подрагивая при очередной попытке и будто насмехаясь над тщетностью моих усилий. Сколько их было, и как долго они длились - без понятия, но с каждым разом это все больше походило на действия автомата, а не человека, и в какой-то момент я очнулся со ртом, набитым жестким, холодным куском мертвой плоти, не до конца пережеванной, и не проглоченной. Челюсти пришли в движение и стали ожесточенно перемалывать кусок, упавший в горло камнем и камнем же рухнувший куда-то вниз, где он и исчез, а за ним последовал другой, третий, потом четвертый, и так далее, безостановочно, без конца. Насыщение прерывалось только провалами во мрак и возобновлялось сразу же, как только я приходил в себя. Чуть повернуть голову, вытянуть шею, открыть рот и откусить, потянув на себя жесткое, уже попахивающее мясо. Мерзкий привкус во рту лишь усиливался, когда вместе с куском в рот попадала солоноватая жидкость, заменяющая этой твари то ли кровь, то ли еще что. Укус, рывок, и жевать. Потом сглотнуть. Потом опять откусить, вырвав еще кусок мяса, снова перемолоть челюстями и отправить вниз, к безостановочно требующей еды топке. И я жрал, жрал, давясь и периодически захлебываясь льющейся в рот жижей, рвал тушу зубами, вгрызаясь все глубже и глубже, отрешившись от вкуса, от запаха, от мыслей, просто бездумный хищник, пожираемый добычу, что бы выжить.
Постепенно стали возвращаться ощущения, я, наконец-то, смог почувствовать руки, ноги, а легкое шевеление пальцами лишь добавило еще больше усердия, заставляя жевать быстрее, отрывать куски побольше, и насыщаться, насыщаться. Голод стал понемногу отступать, провалы сознания стали заметно реже, позволяя съедать все больше и больше.
И, в конце концов, мое тело решило вернуть мне контроль над собой в полной мере. Выбраться из-под мертвого аррса оказалось непросто, провозившись около часа и полностью выбившись из сил, я буквально пластом упал около него, не было возможности даже перевернуться на спину, а обе голени все еще были придавлены весом огромной туши. Так что пришлось тупо валяться на полу, восстанавливая дыхание и готовясь к очередной схватке с собственным бессилием, что бы в конце концов таки высвободиться полностью, а затем подползти ближе и снова начать трапезу. Отвратная туша монстра в утреннем свете не прибавила очарования, стало даже хуже, раньше, по крайней мере, раньше я не видел, что ел, теперь же приходилось выбирать, где вгрызаться. В течение двух суток обглодал весь левый бок твари, наружу торчали ребра, свисали кишки, и была видна часть хребта, перевитого чем-то, похожим на черную проволоку, на полу растеклась неприглядная на вид бурая лужа, про запах вообще лучше было не упоминать. Ну да мы не гордые, жевалось бодро, даже с каким-то упоением - не быть съеденным, а съесть самому, всем поперек горла стать, но не сдохнуть. Примерно такие мысли и ворочались теперь в моей черепушке и, признаться, с каждым проглоченным куском они становились все живее и живее.