Медея погрузилась в траур, который, впрочем, длился совсем недолго. Едва минул месяц со смерти Даньелы, Тео, презрев все приличия, женился снова на совсем юной, шестнадцатилетней девушке, дочери небогатого эрла. Поступок этот не лез ни в какие ворота, министры яростно воспротивились новому браку короля, не говоря уже о Дэмьене, который лучше всех понимал, что рискует лишиться в будущем трона. Но Тео сыграл самодура (именно что сыграл, вряд ли кто-то из его ближайшего окружения сомневался, что движет королем точный расчет) и пренебрег мнением все и вся. Результат не заставил себя ждать: вскоре стало известно, что юная королева беременна. А через девять месяцев после церемонии в храме Травии родился мальчик.
Именно ради посвященных рождению наследнику торжеств Марк и отправился в Медею…
Царившая в Стеклянном дворце атмосфера — тяжкая и душная, почти предгрозовая, — ему очень не понравилась. Принцесса Ванда, приехавшая из Лигии вместе со своим супругом Ричардом, выглядела бледной и растерянной. Смерть матери, появление мачехи, изрядно младше ее годами, и рождение маленького брата — все эти события стали для нее чередой горьких неожиданностей. Дэмьен ходил как очумелый и никак не мог поверить, что не спит и не видит кошмарный сон. Марку, с которым они за последние два года сошлись очень близко, он поведал, что ожидал от отчима чего угодно, но только не такого предательства по отношению к матери.
Да и здание его собственной личной жизни тоже изрядно перекосилось и грозилось вот-вот рухнуть. Свою жену Лею, женщину обворожительно прекрасную, он ненавидел всем жаром своей угрюмой души. Вероятно, она отвечала ему взаимностью; Дэмьен подозревал, что она не верна ему, и полагал даже в глубине души, что на самом деле его дочь — вовсе не его. Но и сам он тоже был хорош. К браку с Леей его некогда вынудила воля Тео, во время войны искавшего крепкого союзника в денежных делах (а отец Леи был очень богат). Любил же он другую девушку, которая тоже его любила, но под давлением обстоятельств стала женой его старейшего и ближайшего друга, дюка Ива Арну. Будь мужем этой девушки кто другой, Дэмьен не стал бы особо волноваться о сохранении супружеской верности, но речь шла о чести друга… Много лет его буквально рвало на части, и тут вдруг к его проблемам еще прибавилась юная мачеха. Новоявленную королеву молодой черноглазый Дэмьен привлекал сильнее, чем пожилой седовласый Тео; с самого первого дня она не давала принцу проходу, ухитряясь при этом никому не попадаться на глаза во время проведения маневров. Дэмьену еще никогда не приходилось быть преследуемым женщиной, он не знал, как поступить. Ситуация складывалась дикая. Не идти же было жаловаться к Тео!..
Как будто всего этого было недостаточно, рождение принца Виларда перечеркнуло всю будущность Дэмьена как короля Медеи. Не то чтобы ему так уж хотелось взвалить на себя тяготы управления государством, но он с детства был приучен к мысли, что рано или поздно на его голову будет возложен королевский венец. Расставаться с этой мыслью было мучительно и болезненно; зудели уязвленные самолюбие и гордость.
Лишив пасынка трона, Тео решил, очевидно, добить его. Опекуном Виларда на случай, если с ним самим что-либо случится до достижения наследником шестнадцати лет, он назначил не старшего принца и не королеву, а своего младшего сводного брата. Это окончательно повергло Дэмьена в шок и заставило задуматься Марка. Тан Оуэн Тир был малозаметной личностью на политической арене Медеи и занимался в основном управлением собственным обширным леном. Но он находился под сильным влиянием старшего брата-короля, был ему предан и по его слову сделал бы что угодно. Исключительная готовность тана Оуэна повиноваться королю грозила Дэмьену крупными неприятностями. Особенно принимая во внимание тот факт, что с момента рождения Виларда он не рассматривался уже как единственный наследник трона.
Именно об этом резком повороте в медейской политике Марк теперь и хотел поговорить с отцом. Тревожно ему было в основном от того, что он рассчитывал в будущем иметь дело с королем Дэмьеном, а не с регентом Оуэном Тиром, о котором не знал ничего, кроме его приверженности линии королевской политики.
— …Где император? — спросил Марк встреченного по пути сенешаля.
— Его величество изволят быть в архиве, — последовал ответ.
Марк нахмурился. Неожиданно обуявшее отца рвение вот уже много дней держало его в помещении имперского архива, где он вместе с архивариусом и Альбертом разбирал и уничтожал старые бумаги. Никогда раньше император не изъявлял желания навести порядок в документах пяти-, десяти- и пятнадцатилетней давности, за сохранностью и правильным расположением которых следил архивариус и его помощники. Да и времени рыться в старых бумагах у императора не было. Подобный поворот деятельной натуры отца озадачил и встревожил Марка. Император словно готовился к чему-то и не хотел оставлять — после себя? — лишних бумаг. При встречах с ним Марк внимательно вглядывался в его лицо, боясь обнаружить проявления тяжкого недуга, но ничего необычного не видел. Отец оставался прежним, и даже волосы его не начали седеть, и взгляд не утратил насмешливого блеска. Разве только приступы головных болей повторялись все чаще, но император стойко переносил их, не делая себе послаблений.
Так к чему же затеяна эта бумажная деятельность?..
Ведущая в помещение архива дверь была распахнута, и Марк остановился на пороге. Архив располагался в просторной комнате восьмиугольной формы. Все стены его от пола до купольного остекленного потолка были заняты шкафами; здесь имелись как открытые полки, так и выдвижные ящики. В центре комнаты стояли два стола, на них громоздились целые горы бумаг. За одним из столов сидел седой человек в темной одежде — старший архивариус; в руке он держал перо, которым делал какие-то заметки в перекладываемых из одной папки в другую бумагах. У дальней от входа стены стояла стремянка, на ее верхней площадке сидел погруженный в чтение пожелтевших от времени свитков император. Он был без камзола, в одной рубашке, рукава которой были закаты по локоть. Его волосы были зачесаны наверх и стянуты в хвост — излюбленная его дикарская прическа. Смотреть на императора, сидевшего на высоте в два человеческих роста, было жутковато: казалось, никакая деревянная конструкция, сколь угодно крепкая (а стремянка особенно крепкой не выглядела), не может долго выдерживать вес его огромного грузного тела и обречена рухнуть.
Не успел Марк ничего сказать, как Барден поднял голову и встретился с ним взглядом.
— Сын? — проговорил он скорее утвердительно.
Марк кивнул.
— Оставьте нас, — распорядился Барден, обращаясь к архивариусу, и тот немедленно исчез, отвесив на прощание двойной поклон — отцу и сыну. А император, спустившись на пару ступеней по стремянке ниже, спрыгнул на пол с изрядной высоты. Казалось, комната должна была содрогнуться при соприкосновении его массивного тела с полом, но этого не произошло. — Вижу, ты даже не умылся с дороги, — заметил Барден, подходя к Марку. — Ты торопился? Напрасно. Какова ни была бы новость, она могла подождать.
Марк промолчал, но его встревоженное лицо говорило само за себя.
Император решительно сдвинул в сторону загромождавшие стол бумаги, освобождая место, и сделал приглашающий жест:
— Садись и излагай, раз это так срочно.
— Не то чтобы срочно, — сказал Марк, освобождаясь от плаща и бросая его на спинку стула. — Но обстановка в Медее меня весьма обеспокоила.
Барден пожал плечами.
— Пока Тео жив, беспокоиться не о чем. Он будет гнуть свою линию, пока Борон не приберет его к себе.
— Кто знает, сколько он еще проживет? — возразил Марк. — Даньела была еще совсем не стара, но скончалась внезапно.
— Полагаю все же, ей помогли скончаться.
— Да, — хмуро сказал Марк и сел, с наслаждением вытянув ноги. — Дэмьен тоже так думает. И кто поручится, что и Тео так же не помогут?
— Ты что-то знаешь?.. — вкрадчиво спросил Барден и сел напротив сына.
— Наверняка — ничего. Но…