— Что с ним? — прошептала она в отчаянии. — Он как будто знать меня не хочет! Сегодня утром он вел себя совсем не так!
— Полагаю, — ответила Илис так же шепотом, — Грэм не хочет, чтобы твои родители заметили, что между вами что-то есть. Им это не понравится!
— Но между нами ничего такого нет, — покраснела Джем.
— Твой отец может рассудить иначе.
— Да… Но я все думаю: неужели он стал бы возражать? Ведь мастер Соло — его друг!
— Друг; но он много старше тебя, и угрюм, и недобр, и водит сомнительные знакомства — в общем, отнюдь не тот, кого любой отец хотел бы видеть женихом своей дочери.
— Почему же сразу — женихом? Мне хотелось бы видеть мастера Соло своим другом. А ты, если считаешь его своим, не должна о нем так плохо отзываться и клеветать на него.
Илис вздохнула. Подозревала она, что иметь дело с влюбленными девушками тяжело, но чтоб настолько…
— Я не клевещу, — возразила она терпеливо. — А говорю, что знаю. Уж поверь мне, я знаю Грэма дольше и лучше, чем ты. Едва ли он сможет полюбить тебя, а дружба между такой хорошенькой девушкой, как ты, и сколь угодно благородным мужчиной — это все выдумки…
Говоря это, Илис мельком взглянула в сторону Грэма и вдруг запнулась. Грэм, видимо заметив, что девушки поглощены разговором и не обращают ни на что вокруг внимания, повернулся и исподлобья, как бы украдкой, неотрывно смотрел на Джем, продолжая при этом что-то говорить Брайану. Во взгляде его было столько чувства, что оно переплескивалось через край. Насколько Илис могла припомнить, ни на кого, кроме Ванды, он так не глядел, а Ванду он любил со всей страстью, на какую только была способна его холодная душа. Вероятно, Грэм испытывал особенное влечение к молоденьким рыжеволосым девушкам, и Илис даже задалась вопросом, а не был ли он влюблен в юности и в Анастейжию? Но, рыжие, блондинки или брюнетки, это было дело его личного вкуса; а вот объекты он вечно выбирал неподходящие. Ванда просто-напросто его использовала, да еще не постеснялась сказать ему в лицо об отсутствии всяких чувств с ее стороны; Джем, когда узнает его лучше, наверняка в нем разочаруется, а он снова будет хвататься за кинжал и помышлять о самоубийстве — с него станется. И все-таки разводить их было поздно. Коль скоро у Грэма родилось сильное чувство к дочери друга, быстро оно не пройдет, нечего и надеяться. Так почему бы не попытаться свести их?..
Для верности Илис выждала еще неделю, исправно навещая Грэма каждый вечер — так лекарь мог бы навещать прикованного к постели больного. Происходящее и впрямь походило на процесс излечения: каждый визит Илис был сродни глотку горького, но целебного зелья; Грэм морщился, но терпел. Когда Илис, наконец убедилась, что он стал вполне адекватен, то есть не грубит каждую минуту и не теряет сознание, она решилась сделать следующий шаг.
Коварный план Илис состоял в том, чтобы пригласить Джем принять участие в еженощной прогулке в компании с Грэмом. Разумеется, она не стала ставить родителей девушки в известность о том, куда собирается отвести ее; соврала с невинным видом, будто хочет познакомить Джем со своей старинной подругой, у которой намерена и заночевать. Брайан несколько удивился наличию в Карате некоей загадочной — старинной! — подруги Илис, неизвестной ему, но дочь отпустил. Что до Джем, то она встретила предложение старшей подруги с восторгом. Любой возможности повидаться с мастером Соло она радовалась так, как ребенок радуется любимой игрушке или сластям. Можно было только позавидовать силе переполнявших ее молодых и свежих чувств. Илис и позавидовала и подумала про себя: хотела бы она так же радоваться нечаянным — и таким редким, а ныне и вовсе прекратившимся! — встречам с Рувато!..
В честь знаменательного вечера — или, вернее, ночи, — Джем принарядилась. Туалет ее был продуман до мелочей. Девушка надела береженное для праздников платье — девичьи светлое, невероятно к ней шедшее, — а Илис помогла заколоть ее пышные апельсинные волосы. Глядя на ее хорошенькое, юное, светящееся от радости лицо, на яркие зеленые глаза, на румяные губы, Илис подумала: если на Грэма и это не подействует, то он вовсе безнадежен.
Но его проняло. В первое же мгновение, когда он увидел Джем и понял, зачем Илис привела ее, его обтянутые кожей острые скулы загорелись темным румянцем. И трудно было понять, вызван он гневом или же смущением.
— Годится ли молодой девушке бродить ночью по улицам? — спросил он, сдерживаясь, но глазами так и ел юную красавицу.
— Она же будет бродить не одна, а с нами, так что ничего страшного, — беззаботно отозвалась Илис. — И потом, подумай: каково бедной девочке сидеть дома, когда стоят такие великолепные ночи!.. — чуть поколебавшись, добавила она пафосным голосом.
Говоря по правде, "бедной девочке" не было никакого дела до великолепия ночей; звездное небо и теплый соленый воздух мало ее интересовали. И было бы неплохо, если бы Грэм понял это.
Пока Илис его уламывала, Джем разыгрывала скромницу. Опустила лукавые зеленющие глаза, занавесила их пушистыми огненными ресницами, ручки чинно сложила на животе. Да только нет-нет и стрельнет быстрым взором в Грэма, когда покажется ей, что он на нее не смотрит. Наблюдая эти маневры, Илис с трудом удерживалась от смеха.
— Ладно, — буркнул он хмуро; сил на долгие споры у него недоставало. — Брайан знает?
— Конечно, знает! — возмутилась Илис. — Или ты думаешь, что я на досуге подрабатываю, втайне умыкая девиц из отчего дома? Пойдемте, я знаю одно весьма симпатичное место, где можно поужинать восхитительным супом из моллюсков.
При упоминании моллюсков рот Грэма, непривычного к кушаньям из морских продуктов, съехал на бок, но он сдержался и ничего не сказал.
Первые два-три часа события развивались самым желательным и положительным образом, так что Илис могла только смотреть и радоваться. Когда их маленькая компания села за стол и приступила к ужину, не осталось никаких сомнений в том, что сердечные чувства Джем находят отклик в душе Грэма. Для влюбленного человека манера его поведения была странноватой, но он вообще был своеобразной личностью. Был он молчалив и почти угрюм, присутствие Джем заставляло его хмуриться, но в глазах его бушевало яростное синее пламя, обжигавшее всех, кого оно касалось, вырвавшись из-под полога светлых длинных ресниц. А касалось оно исключительно Джем. Взгляды его становились все более жадными, так что Илис подумала: будь они предназначены ей, она бы начала всерьез беспокоиться. А Джем встречала их с удивительным бесстрашием, и ее глаза распахивались все шире, как будто она с жадностью пила эти обжигающие взгляды и не могла утолить жажду. И они подолгу смотрели в глаза друг другу, не отворачиваясь и лишь краснея или бледнея. Илис наблюдала за ними и начинала думать, что еще немного — и она станет здесь лишней. Можно будет уйти, а они и не заметят. Но оставить Джем наедине с Грэмом было бы, пожалуй, преждевременно, и Илис снова и снова заговаривала о какой-нибудь чепухе, оттягивая внимание на себя. Тогда Грэм досадливо вспыхивал и отворачивался.
В какой-то момент он вдруг опомнился. Вся краска ушла с его лица, он плотно сжал губы и вперил потемневший взгляд в стоявшую перед ним почти нетронутую кружку с пивом. Можно было предположить, что он обрушивает на свою голову все самые страшные из известных ему проклятий. На личике Джем проступили совершенно детские недоумение и обида, с несчастным видом она повернулась к Илис. В эту минуту Грэм снова поднял голову, но лишь затем, чтобы одарить Илис бешеным ненавидящим взором. Ясно было, что самообладание вот-вот оставит его. Тяга к дурманящему зелью была ничем по сравнению с муками, которые он испытывал, глядя на Джем. Даже не обладая даром ментальной магии, Илис поняла это.