– Проклятье, вы б еще в очередь выстроились.
– Я отомщу тебе, я убью тебя, я вырву твое бессердечное сердце.
– Ну клинически вы и так мертвы, а про бессердечное сердце ты круто завернула, – нахально вставила я.
– Помолчи, лисенок. Мы сейчас решаем важные вещи.
– Лисенок?! – взревела она раненым зверем. Как там говорится, нет ничего опаснее ревнующей женщины. Князю досталось по морде мгновенно трансформированной когтистой лапой, и он отлетел вглубь тоннеля, а сама кинулась ко мне. Ррах наррвах, ревность никого не красит. Оскаленная пасть и глаза навыкате, вот и все что я успела увидеть, перед тем, как двинула кособоким сгустком силы, откинув ее к стене. Да уж колдовать со скованными руками паршиво. Без рук я в магии как… без рук.
Глупо хихикнув, я поняла, что сотрясение все-таки сказывается. Ладислав вынырнул из темноты и утащил упирающуюся блондинку за собой. Я громко пожелала им удачи и счастливой семейной жизни.
«Очнись. Очнись. Очнись. Очнись».
«Открой глаза, ты слышишь? Очнись».
Что-то холодное касается моего лица, унося с собой боль.
«Ну давай же, никогда не поверю, что ты не переживешь такого слабенького удара».
«Очнись. Очнись».
Это слово стучит мне в виски, не дает снова провалиться в такое спокойное забытье.
Я с трудом поднимаю тяжелые, словно присыпанные песком веки, и сразу же вздрагиваю. Свет причиняет боль. Темная фигура сразу заслоняет меня от него, касается ладонями воспаленной кожи на виске.
– Да, так гораздо лучше. Я знал, ты сможешь.
Первый вопрос, который мне приходит в голову, это – «Ты хто?» Но в горле сухо, как в пустыне и я молчу.
– Отпусти ее, упырина клятый, – завизжал кто-то сбоку. И я никак не могу вспомнить кто. Так, пацан, лет двенадцати, может старше. Выгоревшие волосы цвета соломы и веснушки, одет в грязную полотняную рубаху и рваные штаны, он босиком, и я вижу грязные пятки.
Что-то обидное мелькает у меня в голове на счет сапог, но оформиться мысль так и не может. Потом я поднимаю глаза и обнаруживаю потрясающе красивого мужика. Он лениво отмахивается от мальчишки, со словами:
– Да не съем я ее, не съем. По крайне мере щас.
И я наконец вспоминаю все. Не самое приятное пробуждение в моей жизни.
– Может, кто-нибудь снимет чертовы цепи?
– А ну да… – клятый упырина смутился и выдернул их вместе с куском стены. – Думаю, остальное стоит снять у кузнеца. Я боюсь сломать тебе кисть… эй-эй, ты куда? Не падай!
– Малыш… это было храбро. Но глупо.
– Да я беспокоился за тебя, – пацан виновато шмыгает носом.
– Возможно, из тебя и выйдет толк… ну, ты понял. Хотя работка собачья, представь такое каждый день.
– Я подумаю, – важно заявляет он, но у него слишком радостно звенит голос для умных мыслей. Вампир несет меня по затхлым коридорам на руках, и цепи с глухим скрежетом тащатся за нами по полу. «Из меня вышел бы отличный призрак», – лениво подумала я. Возможно, помяну этот пункт в завещании: «похоронить в цепях, полном боевом снаряжении и белом платье», чтоб страшнее было.
– А за кой ты меня спас? И как узнал?
– Должны же у меня быть секреты, – усмехнулся он в темноту. Как она там сказала… «Один из самых сильных вечноживущих». Черт его знает…
– А что с этой? Ну…
– Она больше никогда не побеспокоит эту почтенную деревню.
– …навсегда?
– Да, навсегда. Навечно, – мне показалось или голос у него чуть дрогнул.
Мы вываливаемся из затхлых подземелий в ночь. Она встречает нас пением сверчков и спокойным светом далеких звезд. В деревне горит лишь несколько огоньков, порядочные люди сидят дома и не шляются по вампирьим логовам. Тихо. Вдалеке ухает филин.
Передо мной всплывают глаза вампирессы, очень отчаянные и почти живые. Даже человеческие из-за той странной преданности в самой глубине зрачков.
Я смотрю на Ладислава, оглядываюсь на разрушенный монастырь. Любовь зла.
Кузнеца посреди ночи разбудил стук в дверь. Напяливая рубаху и засучивая рукава на широких мускулистых руках, он кровожадно подумал, кто бы это мог быть. Упырей, крадущих скот и шастающих по кладбищам, он не боялся. Как оказалось зря.
За дверью, зловеще подсвеченные светом луны, стояли в обнимку клыкасто улыбающийся вампир и босая девчонка-инквизиторша, оба в крови и с нехорошим взглядом. Сбоку, к ее спине прислонился сирота Ванко. Вроде живой, только очень бледный.
Кузнец струхнул.
– Ч-чаво надо?
– Да вот мы тут цепи мерили, – рыжая доверчиво громыхнула запястьями, в железных браслетах с метровыми цепями, – и потеряли ключ. Снять сможешь?