– Если б все было так просто… – вздохнул Ипполит Рембо.
– Я неправ?
Инженер поднял очки на лоб.
– Вам доводилось слышать о кессонной болезни?
– Нет.
– Тогда, возможно, вы помните закон Бойля – Мариотта?
Гумбольдт отрицательно покачал головой.
– Тоже нет. Физика газов и жидкостей – не по моей части. Поэтому я не слишком хорошо разбираюсь в теоретических основах глубоководных погружений.
– Воздух, которым мы дышим, на восемьдесят процентов состоит из азота и всего на двадцать процентов – из кислорода, – начал пояснять Рембо. – Газы, как известно, растворяются в жидкостях, а, следовательно, в крови и тканях нашего организма. При обычном атмосферном давлении кислород используется организмом, азот же выводится при дыхании. Но чем выше давление воздуха, тем больше азота растворяется в крови. Вы почувствовали, как выросло давление, когда произошла авария? Это сработала автоматическая система, противостоящая заполнению кабины водой при наличии течи. Сейчас давление в батисфере в несколько раз выше нормального, а значит, в нашей крови уже растворено большое количество азота. Чем больше времени мы проведем при повышенном давлении, тем больше этого вполне безобидного в обычных условиях газа попадет в кровь и лимфу.
– И к чему это приведет? – Оскар силился уследить за пространными пояснениями инженера.
– Ты когда-нибудь открывал бутылку с содовой, мой мальчик?
– Вы имеете в виду воду, которая шипит и пузырится? А как же! В трактире «Хольцфеллер» в Бердине ее подают тем посетителям, которым пиво не по душе. Толку от нее никакого, зато в животе эта содовая продолжает пузыриться и вызывает отрыжку.
– Верно. И с твоим телом произойдет тоже самое. Кровь в артериях точно так же вскипит и запузырится, как вода в открытой бутылке с содовой, если слишком быстро изменить давление. Часть сосудов будет закупорена пузырьками азота, а в худшем случае твои легкие просто лопнут. Это и есть кессонная болезнь. Впервые с ней столкнулись водолазы, погружавшиеся в простейшем водолазном колоколе.
– А что же с этим делать? – испуганно спросил Оскар.
– Существует единственное решение проблемы, – продолжал Рембо, – декомпрессия. Если вы дышите сжатым воздухом, подниматься на поверхность следует очень медленно, с остановками, чтобы организм успел приспособиться к изменению условий и освободиться от излишнего азота. Причем остановки эти должны становиться все более продолжительными по мере приближения к поверхности.
– Тогда нам нельзя медлить ни минуты, – заявил Гумбольдт. – Мы теряем попусту драгоценный кислород.
– Мсье Гумбольдт, вы не вполне меня поняли. Чтобы благополучно всплыть с глубины в сто пятьдесят метров, необходимо несколько часов. Скафандры защитят нас от холода, но их баллонов хватит от силы на десять – двадцать минут.
Рембо рассерженно пожал плечами и продолжал:
– Мне очень жаль, но наш единственный шанс – ждать и надеяться, что нас вытащит отсюда команда «Калипсо». Хотя даже я не представляю, каким образом.
Внезапно замигал аварийный светильник. Сумрачные тени заплясали на стенах кабины.
– Что происходит? – встревожился Оскар.
Океания, опустившись на колени, с озабоченным видом подняла какую-то панель в стене у самого пола. В этом отсеке располагался аварийный аккумулятор. Проверив контакты, девушка взглянула на вольтметр.
– Черт побери! – воскликнула она. – Аккумулятор накрылся. Должно быть, в отсек попала соленая вода, которая и вызвала замыкание. Мне очень жаль!
Девушка огорченно взглянула на своих товарищей по несчастью, и в этот момент свет вспыхнул в последний раз и погас окончательно.
Кабина батисферы погрузилась во мрак.
31
– Что, вы сказали, я должен сделать?
– Развернуть судно. Немедленно!!!
Капитан выглядел ошеломленным. Эта чернокожая, должно быть, просто спятила!
– Но ведь это же чистое безумие, – резко возразил он. – Вы требуете, чтобы я развернул корабль и вернулся обратно только потому, что у вас возникло какое-то смутное предчувствие? При всем уважении, мадам, я не могу этого сделать.
Элиза Молина выпрямилась и скрестила руки на груди.
– Я, разумеется, понимаю ваше состояние. – Капитан примирительно выставил перед собой ладонь. – Мне также не по себе. Эта авария потрясла меня в большей степени, чем вы можете себе представить. Ипполит Рембо был моим добрым другом на протяжении двух десятилетий. Я был еще курсантом мореходной школы, когда Ипполит уже строил самые надежные и изящные суда, какие только ходили во французских водах. И я готов был бы предпринять любые разумные шаги, чтобы спасти его, но дело в том, что я не в силах что-либо сделать. Долг обязывает меня проинформировать береговую службу и руководителей пароходства, которому принадлежит «Калипсо». И я точно знаю, как они отреагируют, если я стану медлить, больше того – разверну судно только на основании того, что у одного из пассажиров было видение. Мне бесконечно жаль, я скорблю, но…