– Вот, вот! Смотрите же! Смотрите!
Поортвлит вытер пену с подбородка и подошел к камердинеру. Сначала он ничего не мог разобрать. Свет был слишком ярким, и нужно было время, чтобы глаза привыкли. Потом он увидел что-то вроде темного облака, которое приближалось к ним. Невероятно, но оно летело против ветра!
– Что это такое, Мартен? Гигантская птица?
Камердинер покачал головой.
– Слишком компактное, ваша честь. Скорее, что-то вроде воздушного шара. Но такого шара я еще не видел. Видите, он вытянутой формы? Даже корпус. А справа и слева висят две гондолы с моторами.
Поортвлит нахмурился. Он сразу понял, что это было.
– Знаешь что, Мартен? Кажется, это дирижабль. Совсем недавно о нем была длинная статья в «Популярной механике». Якобы над ним работают сразу в нескольких странах, причем Германия лидирует. Я тут думал… – Он замолчал. Потом сказал: – Не телеграфировать ли в Министерство иностранных дел Ван Шпруэну по поводу того немецкого исследователя? Как же его звали?..
– Гумбольдт, – ответил де Врис. – Карл Фридрих фон Гумбольдт.
– Правильно. – Поортвлит не отводил взгляда от странного летательного аппарата. – Когда, по мнению Ван Шпруэна, нужно его ждать? Он что-то говорил про начало апреля.
– Вы посчитали это шуткой.
Поортвлит кивнул.
– Совершенно верно. И до сих пор считаю. Никто не может так быстро преодолеть половину земного шара. Но мне уже начинает казаться, что я мог недооценить этого исследователя. – Он прищурился на солнце. – Мартен, велите подавать карету. Через четверть часа я еду в гавань.
14
Чем ниже они опускались, тем теплее становилось. Оскар ощущал, как с каждым метром поднимается температура. Сначала это было приятно, но скоро появился дискомфорт. На рубашке и брюках появились первые пятна пота.
– Это тропики, – объяснил Лилиенкрон с видом университетского профессора. – И это не самое плохое. Сейчас здесь засушливый период, так что могло быть и хуже. Приехал бы ты сюда в декабре или январе. В это время влажность почти стопроцентная, а температура около тридцати градусов. Сплошное мучение. Правда, через несколько дней к этому привыкаешь.
– А мне нравится тепло, – сказала Лена. – Я так намерзлась в своей жизни, что никак не могу согреться. – Она взяла Оскара под руку. – Такое ощущение, что тебя завернули в одеяло, под которым тепло и уютно.
Кровь бросилась Оскару в лицо. Неужели нет такой пилюли, которая помогает не краснеть? Он убрал Ленину руку и уставился на брашпиль. Девушка бросила на него вызывающий взгляд, но потом отвернулась и отошла к Элизе.
– Похоже, ты угодил в змеиное гнездо, мой мальчик. Не знаю, завидовать тебе или жалеть, – кажется, Лилиенкрона позабавила сложившаяся ситуация. – Пожалуйста, извини, если я вмешиваюсь не в свое дело, но у меня такое чувство, что тебе нужно поговорить.
Оскар не знал, что ответить. Конечно, хорошо бы обсудить это затруднительное положение. Гумбольдт вполне бы подошел. Да только едва ли он мог быть беспристрастным. А другого никого не было. Но Лилиенкрон? Юноша с сомнением посмотрел на Вилму. Та уютно примостилась на согнутой руке ученого и играла кисточкой шапки. Лилиенкрон заметил его взгляд.
– Забавно, правда? Сначала я думал, что она ко мне привязалась, но потом понял, что птица влюбилась в мою шапку. Да, не смейся, она от нее просто без ума. Должен признать, что шапка даже чем-то напоминает киви. Как только мы благополучно вернемся домой, я ей ее подарю. А пока она мне и самому нужна. Не хочу получить солнечный удар.
Оскар скривился. Этого еще не хватает! Этот скользкий профессор не только втерся в доверие к Вилме и Элизе, он теперь и к нему клинья подбивает.