Гита, жена Беери, не покупала драгоценностей. Для стирки она грела воду в чане на улице. И стирала руками.
— Как мы можем покупать предметы, без которых в состоянии обойтись, когда страна едва сводит концы с концами? Пусть сначала страна встанет на ноги, тогда и мы позаботимся о себе, — утешал Беери супругу, уставшую от такой жизни.
Он был очень высоким, тощим. Его называли «Большим Исером». Орлиный нос, тонкие брови, тяжелые губы, волевой подбородок, холодные неулыбчивые глаза. Такая внешность производила впечатление на каждого.
Одевался он в неизменные брюки и рубашку цвета хаки, носил солдатские ботинки. Сходство его со средневековым инквизитором было разительным.
Беери занимал один из важнейших в стране постов, ему полагались различные льготы. Он от них отказывался.
— Я служу государству, а не эксплуатирую его, — сказал он, когда ему предложили служебную машину.
Он ничего не хотел для себя. Все для государства…
В один из весенних дней на горе Кармель было найдено нашпигованное пулями тело Али Касема. Этот богатый хайфский араб был ценным осведомителем израильской армии. Военные власти начали расследование. Следы привели к начальнику военной разведки полковнику Исеру Беери.
Следователь даже чувствовал себя неловко, сообщая Беери, что вынужден допросить его по этому делу.
— Нечего допрашивать, — спокойно ответил Беери. — Я приказал ликвидировать Касема. Мне донесли, что он уже давно служит не только нам, но и врагу.
Вот тогда-то и начался скандал.
Министр юстиции Пинхас Розен потребовал суда над Беери.
В те дни Бен-Гурион писал начальнику генштаба Яакову Дори: «Я совещался по делу Беери с юридическим советником правительства. Он требует предания суду начальника военной разведки. Процесс должен проходить при закрытых дверях. Имеются смягчающие вину обстоятельства, и ты как высшее должностное лицо в армии сможешь потом смягчить приговор. Я долго размышлял над этим делом и пришел к выводу, что судить Беери необходимо. Если мы этого не сделаем, то правительство как бы покроет его преступление и подаст дурной пример армии».
В конце декабря 1948 года Исер Беери предстал перед тремя полковниками — судьями военного трибунала. Он отказался от адвоката и защищал себя сам. Беери утверждал, что если военная разведка будет следовать букве закона, то она перестанет быть военной разведкой.
Судьи отклонили этот аргумент. Беери был признан виновным в убийстве со смягчающими вину обстоятельствами и в превышении служебных полномочий.
Суд вынес приговор: «Исер Беери не может занимать пост начальника военной разведки».
Потрясенный Беери не понимал, что происходит. Мир рушился вокруг него. Днем и ночью кружил он по комнате, как по вольеру. Утопал в сигаретном дыму. Он, отличавшийся абсолютной трезвостью, начал пить.
Но известно ведь, что беда не приходит одна. Военный прокурор Ишай Хотер обнаружил наконец, что телеграммы, компрометирующие Абу Хуши, были сфабрикованы в лаборатории военной разведки по требованию Беери.
Бен-Гурион приказал разжаловать его в рядовые и уволить из армии.
Рядовой запаса Исер Беери теперь почти не выходил из дома.
Вспоминает Ити: «Мы с мамой еще ничего не знали, и это особенно удручало отца. Однажды он раскрыл газету и сказал мне с улыбкой, которую я никогда не забуду: „Смотри, тут пишут, что скоро начнется судебный процесс по делу старшего офицера, приказавшего убить шпиона. Я этот старший офицер…“
Я почувствовал, как холодный пот выступил на моем лице. Что может понять тринадцатилетний ребенок, которому отец вдруг говорит такое? Это был мой отец, и я верил в него. Даже на секунду не усомнился я в его правоте. Но мой мир раскололся. Впервые я понял, что значит несправедливость. Отец не жалеет себя, рискует жизнью, работает днем и ночью, отдает этому государству все, что может. И пожалуйста! Ему плюют в лицо.
Я был растерян, напуган. А отец сказал: „Будь сильным, Ити. Скоро за всю эту историю примутся газеты. Появятся имена. Расскажи обо всем твоим друзьям. Будут такие, которые поймут. Кое-кто отвернется от тебя“».
10 июля 1949 года на Беери обрушился очередной и, пожалуй, самый тяжкий удар. Его арестовали по обвинению в убийстве Меира Тубянского.
Ити: «На меня стали показывать пальцем: — Вот он, сын убийцы. Мать плакала день и ночь».
Исер Беери был арестован по требованию юридического советника правительства Яакова-Шимшона Шапиро.
— Он хладнокровно приказал расстрелять ни в чем не повинного человека. Его надо судить, как убийцу, — заявил Шапиро.
Бен-Гурион, не желавший скандала, попытался замять это дело.
— Он и так уже достаточно настрадался, — сказал Старик.
Но Шапиро пригрозил отставкой, и Бен-Гурион сдался.
Исер Беери потребовал судить его военным судом, но получил отказ.
Ити: «Они решили не допустить этого любой ценой. Отец хотел предъявить военному трибуналу секретные документы. Оправдать себя, не нанося ущерба безопасности государства. Они знали его принципы. Знали, что он ничего не расскажет и ничего не предъявит на открытом процессе. Они хотели заткнуть отцу рот и своего добились.
— Бен-Гурион не желает, чтобы я защищался, — сказал мне отец. — Что ж, я не буду…»
В дни процесса Бен-Гурион написал вдове Тубянского:
«Я рад, что справедливость, хоть и с опозданием, но восторжествовала. Такие ужасные вещи не должны случаться».
Тубянскому посмертно было присвоено капитанское звание. Его останки перенесли на военное кладбище. Его вдова и сын получили денежную компенсацию.
А освобожденный под залог Исер Беери каждый день являлся в окружной тель-авивский суд, где шел процесс по его делу.
Интерес к нему был огромный. Газеты, печатавшие стенограммы из зала суда, расходились, как пирожки. Адвокат Яаков Соломон, представлявший интересы Беери, вспоминает, что это было нелегкой задачей, потому что его подопечный ни в чем не помогал своему защитнику.
Беери был спокоен. Не чувствовал угрызений совести. Верил в свою правоту. Но страдал невероятно.
Однажды к Беери на квартиру зашел Игаэль Ядин, солдат и археолог. В прошлом начальник генштаба.
— Я ведь кое-что знаю, — сказал он. — Хочешь, дам показания?
Беери ответил: — Нет! — И улыбнулся, впервые за много дней.
Ити: «Отец не хотел подрывать репутацию Бен-Гуриона. Если бы он только открыл рот, Бен-Гурион вынужден был бы уйти в отставку. Этого отец не желал. Он считал, что Старик необходим государству, что только он олицетворяет мощь, силу и безопасность Израиля. Никогда и никому не разрешал отец отзываться о Бен-Гурионе неуважительно.
И только мне одному отец рассказал, что Бен-Гурион не только знал о суде над Тубянским, но и собственноручно утвердил вынесенный ему смертный приговор. После смерти отца я нашел этот документ. Желтый листок с текстом смертного приговора. Поперек рукой Бен-Гуриона размашисто написано: „Утверждаю“.
Кстати, отец никогда не сомневался в виновности Тубянского. У него были документы. Их он мог огласить на суде, потому что за давностью лет они уже не могли причинить ущерб безопасности Израиля. Но он этого не сделал. Мне он их показал.
— Предъяви их, отец, — попросил я.
— Нет, — с мягкой решительностью сказал отец. — У Тубянского есть сын. Я не хочу, чтобы он жил с каиновой печатью на лбу. Меня они все равно уже прикончили, а ему предстоит жить».
22 ноября 1949 года был оглашен приговор. Судьи приняли во внимание искренность Беери, его преданность стране и народу. Отметили, что он действовал без злого умысла, повинуясь лишь чувству долга. В приговоре указывалось, что трагическая ошибка Беери могла быть следствием отчаянного положения, в котором находилось тогда Еврейское государство.