Он стал символом удачи, провинциальный плейбой, репатриировавшийся из Литвы в Израиль без гроша в кармане и не знавший тогда ни английского, ни иврита. Его карьера завораживает, как голливудская сказка. За какие-нибудь пятнадцать лет создал он империю с деловыми связями на трех континентах. Все двери перед ним распахнулись. Политики и бизнесмены, военные и ученые, писатели и деятели искусств испытали неотразимое его обаяние. Он мог быть трезвым и расчетливым, хвастливым и циничным, предельно откровенным и до крайности лживым. И щедрым до безрассудства: кто только не черпал из его кошелька обеими руками!
И еще он был хорошим товарищем. Говорил: «Если я получаю солидный куш, то выигрывает все мое окружение». В Израиле он жертвовал деньги на все, даже на футбольную команду. Он был болтлив, неуравновешен, эгоцентричен. Чрезмерно любил женщин и ту роскошь, которую можно приобрести за деньги. От него пахло деньгами. Он хвастался, как мальчишка, своим достатком, виллами, связями, машинами. Свой «Роллс-ройс» он купил у Чаушеску. «Руководитель государства, находящегося в таком тяжелом экономическом положении, не может позволить себе подобной роскоши», — сказал он по этому поводу.
Если существует такое понятие, как антишпион, то оно вполне подходит к Калмановичу. Слишком уж этот человек привлекал к себе всеобщее внимание.
С другой стороны, не следует забывать, что был он законсервированным шпионом. И поэтому его поведение соответствовало задачам, которые ставились перед ним хозяевами. Лет десять Калманович должен был потратить лишь на то, чтобы сделать карьеру и получить доступ к источникам информации. Этого он добился. Иное дело, что носимая им маска со временем как бы приросла к лицу. Начав «работать», он уже не мог изменить ни стиль, ни образ жизни.
29 августа 1977 года в 10 часов 30 минут утра «Мерседес», сверкая, как черный алмаз, остановился у контрольного пункта при въезде в Восточный Берлин. Проверка строгая. Пограничники чуть ли не обнюхивают бумаги. Один из пассажиров протягивает офицеру израильский паспорт. Тот удивленно берет его, с недоверием раскрывает, но, прочитав фамилию, почтительно возвращает владельцу.
Сорок минут езды, и «Мерседес» уже на улице Лирейлштрассе, у особняка, где расположена контора адвоката Вольфганга Фогеля, загадочной личности, занимавшейся среди прочих махинаций обменом «сгоревшими» шпионами между Востоком и Западом. Доктор Фогель, похожий на породистую борзую, приветствует гостя в дверях, провожает в кабинет. Встреча носит деловой характер. Калманович подписывает несколько документов. Один из них содержит обязательство американского конгресса. Второй — прокоммунистической африканской республики Мозамбик. Речь идет о пакетной сделке, предусматривающей освобождение двух «сгоревших» шпионов и израильтянина Мирона Маркуса, ожидавшего в мозамбикской тюрьме исполнения вынесенного ему смертного приговора.
Апрель 1978 года. Восемь черных полицейских привозят на границу между Мозамбиком и Свазилендом человека с землистым цветом лица в летном комбинезоне. Его уже ждет Калманович. Он спрашивает на иврите:
— Вы Мирон Маркус из Хайфы?
— Да. Спасибо за все…
Калманович подписывает документ, протянутый мозамбикским офицером. Формальности закончены. Израильтянин Мирон Маркус, совершивший на своем частном самолете вынужденную посадку в Мозамбике, свободен.
Кто бы ни был Шабтай Калманович, Мирон Маркус должен молиться за него до конца своих дней…
Так кто же он все-таки, Шабтай Калманович?
Непросто ответить на этот вопрос, принимая во внимание его двойную жизнь. Ясно одно: вряд ли удалось бы безвестному репатрианту сделать столь фантастическую карьеру, если бы его не поддерживали какие-то тайные силы. Совсем иначе смотрится лицевая сторона его жизни теперь, когда известны скрытые побудительные мотивы этого человека.
Семья Калмановича репатриировалась в Израиль в 1971 году, после двенадцатилетнего пребывания в отказе. Сам Калманович так рассказывал об этом периоде своей жизни:
«В 23 года я очутился с женой, матерью и сестрой в центре абсорбции вблизи Хайфы. Как человек с высшим образованием, я был направлен в Иерусалимский университет на горе Скопус, где для репатриантов из СССР были созданы спецкурсы иврита и английского. Это был первый подарок судьбы. Не будь этих курсов, останься я в центре абсорбции, так бы и продолжал трепаться по-русски. Кроме языков, курсы давали нам элементарные понятия о жизни в Израиле. Ну и, конечно, мы участвовали в демонстрациях в защиту советских евреев. Это было замечательное время. По окончании учебы я получил работу в информационном отделе при канцелярии премьер-министра».
Советские евреи шли в то время в Израиль «плотным косяком». Сами того не зная, они превращались в серьезную политическую силу.
Голда Меир обратила внимание на симпатичного молодого человека и решила, что именно он сможет втолковать новым гражданам страны, за кого им надо голосовать на предстоящих выборах. Калманович получил кабинет в цитадели партии Труда на улице Яркон в Тель-Авиве.
Легкость, с которой этот баловень судьбы взбирался вверх по социальной лестнице, уже тогда порождала множество самых причудливых слухов. Приятель мой, в прошлом известный диссидент, лично знавший Калмановича, всерьез утверждал, что карьера его объясняется интимными отношениями с Голдой Меир. На мою реплику, что Голде ведь тогда было уже далеко за семьдесят, приятель лишь пожал плечами:
— Ну и что? — сказал он, явно иронизируя над моей наивностью. — Калманович — извращенный циник. Для него самый кайф, что от старушки могилой пахнет. К тому же история знает подобные примеры. Последним любовником престарелой матушки Екатерины был двадцатилетний Платон Зубов…
Как бы то ни было, существование на скромную зарплату партийного чиновника недолго прельщало Калмановича. Он стал импрессарио, сделал первый шаг в мире деловых людей, организовал гастроли артистов-олим, привез в Израиль английский Королевский балет и шведскую балетную труппу. Успехи сменялись неудачами, но в целом дела шли неплохо.
Но и эта карьера недолго занимала Калмановича. Его амбиции росли. Он искал выхода в большой бизнес. Вскоре Калманович стал сотрудником авантюриста-бизнесмена Флатто-Шарона, которым искренне восхищался: какой размах, какая хватка! Флатто-Шарон в то время был одержим политическими амбициями, рвался в кнессет. Калманович возглавил его предвыборную кампанию, обеспечил ему голоса репатриантов и добился, казалось бы, невозможного. Флатто стал депутатом кнессета! Он уже научился ценить способности и энергию молодого помощника. «Голова этого парня создана для большого бизнеса», — пробормотал он и назначил Калмановича своим парламентским секретарем. Появилась уйма новых обязанностей. Избранник нации не знал языка своей страны, и Калманович вел всю его деловую переписку, составлял для своего босса парламентские речи на иврите — писал их для него латинскими буквами.
Калманович быстро стал в кнессете своим человеком. К нему привыкли и в кулуарах, и в буфете. Он устраивал коктейль-парти, на которые охотно приходили депутаты различных фракций. Налаживались связи, которые ему так пригодились в дальнейшем.
Ага! — скажет многоопытный читатель. — Крот начал действовать. Сначала партия, потом кнессет, а потом…
А вот о тайной шпионской деятельности Калмановича, о том, какой чин был у него в советской разведке, мы, дорогой читатель, боюсь так и не узнаем. Хотя бы потому, что сам Калманович по понятным причинам не собирается писать мемуары. Этого не хотят его бывшие хозяева в Москве, и в этом не заинтересованы его высокие покровители в Израиле. Зачем ему ссориться с сильными мира сего?
Но предоставим слово Флатто-Шарону:
«Калмановича мне рекомендовал Игаль Гурвиц, ставший позднее министром финансов. Шабтай знал, что у меня он заработает хорошие деньги. Я сделал его ответственным за связи с русскими олим и не пожалел об этом. На выборах 1977 года он обеспечил мне голоса советских евреев. Я сразу понял, что у этого парня светлая голова. Услуги, которые он мне оказал, трудно переоценить. Приведу только один пример. Когда закончились выборы, я должен был срочно расформировать свои избирательные участки, разбросанные по всей стране. Каждый лишний час их существования стоил больших денег. Нелегко уволить людей, работавших на меня с таким энтузиазмом. Я велел Калмановичу сделать это в течение 48 часов. Он взял ключи от машины и молча вышел. Мотался двое суток по стране, как сумасшедший. Ровно через 48 часов Калманович вошел в мой кабинет с ключами от всех участков и сказал: „Босс, все кончено. Нет участков, нет ничего…“ Такое не забывается.