Калманович терпеть не мог летать в одиночестве и, как обычно, пригласил за свой счет друзей. В Сьерра-Леоне его сопровождали бизнесмен Иегуда Талит и адвокат Амнон Зихрони. Калманович, разумеется, тщательно подготовился к визиту, с которым связывал столько надежд. Прочитал об этой стране все, что только смог найти. Выяснил, что Сьерра-Леоне находится в Северной Африке, между Гвинеей и Либерией. Эта бывшая британская колония получила независимость в 1961 году. И, самое главное, ее естественные богатства составляют алмазы и платина.
В столице Фритауне Хана представила гостя своему мужу генералу Момо. «Я впервые увидел, как действует Калманович, — рассказывал Талит, — и был потрясен. Это было гениально. Калманович, никогда прежде не видевший Момо, повел себя, как Цезарь. Пришел, увидел, победил. Через пять минут они стали закадычными друзьями…»
Ну, а дальше все было, как в сказке. Момо, избранный вскоре президентом страны, начал с того, что отобрал у ливанской фирмы концессию на разработку алмазных приисков и пожаловал ее новому другу. К тому же, по просьбе Калмановича, Момо закрыл в стране представительство ООП.
Калманович предвкушал новые триумфы, когда последовал обвал. Оказавшись за решеткой, наш герой повел отчаянную борьбу за выживание. Следствие по его делу продолжалось целый год. Интересы Калмановича представляли лучшие адвокаты страны Шломо Рубельский и Амнон Зихрони. Их подопечный полностью признал вину в обмен на смягчение некоторых особенно неприятных пунктов обвинения. Закрытый суд приговорил раскаявшегося шпиона к девяти годам тюремного заключения.
Нелегко перейти на тюремный режим человеку, привыкшему обедать чуть ли не каждый день со звездами и премьер-министрами.
В первые недели неволи Калманович корчился на тюремной койке. Потом полегчало… В конце концов, он ведь вырос не в роскоши, а в коммунальной квартире в Вильнюсе. И не всегда видел над собой небо в алмазах.
Финансовую империю пришлось свернуть, но и то, что осталось, продолжало приносить доход. Бывший звездный мальчик сохранил толику столь щедро сыпавшихся на него когда-то алмазных звезд.
Постигая азы тюремной жизни, Калманович усвоил простую истину: ему будет хорошо, если будет хорошо тем, кто его окружает.
Известно, что шпионам и предателям нелегко живется в израильских тюрьмах. Их одинаково ненавидят и тюремщики, и отбывающие наказание за конфликт с законом деклассированные элементы. Калмановичу удалось преодолеть это предубеждение.
Заграничные сигареты, мелкие послабления и вообще все, что можно приобрести за деньги в закрытого типа заведениях, обеспечивал Калманович своим товарищам по несчастью. Разумеется, надзиратели при этом не оставались внакладе. Постепенно Калманович приобрел льготы, о которых другие заключенные не смеют и мечтать. Отпуска на волю, передачи, частые свидания — все то, что так скрашивает монотонность тюремной жизни.
И все же тюрьма, как известно, не пикник. Калманович все чаще страдал от черной меланхолии, от вынужденного безделья, от тоски по утраченной сладкой жизни.
Суперэго — тончайшая духовная субстанция, являющаяся двигателем и регулятором всей нравственной системы, определяющей поведение человека, так и осталась у Калмановича в зачаточном состоянии. Лишенный главного стержня, на котором держится душа, он не мог найти опору в самом себе, как это свойственно натурам незаурядным, не мог заняться осмыслением жизни, самообразованием, творческим трудом.
И он затосковал…
Жена Таня оставила его. Единственная дочь не навещала отца, потому что тюремная обстановка угнетающе действовала на ее психику. Калманович целыми днями метался по камере, выкуривал по три пачки сигарет в день и мечтал об освобождении. Резко ухудшилось здоровье. Он почти перестал двигаться из-за варикозного воспаления вен на ногах, стал слепнуть. Теперь он целыми сутками пластом лежал на койке и рассматривал потолок. Жил на таблетках.
— Я не могу больше, — говорил он своим адвокатам. — Я боюсь умереть в тюрьме. Вытащите меня отсюда.
В начале 1991 года адвокаты добились перевода Калмановича в закрытое спецотделение больницы «Ихилов» в Тель-Авиве. Постепенно узник оправился и зажил чуть ли не с прежним размахом. Отдельная светлая палата, удобная кровать, визиты без ограничений. У Калмановича появилась постоянная подруга, длинноногая красавица Таня Семенова. Сквозь окружавшую Калмановича алмазную дымку разница в возрасте не казалась ей столь уж существенной. Сам заместитель начальника тюрьмы предоставил Шабтаю и Тане свой кабинет, чтобы ничто не мешало их интимной близости.
Все это не из соображений гуманности. Начальник тюрьмы Вакнин был обязан Калмановичу. У шпиона-бизнесмена несколько преуспевающих предприятий в ЮАР. В отсутствие босса ими управлял его доверенное лицо, некий Арье Крамарис. Когда сын Вакнина Ронен решил отправиться за счастьем в ЮАР, то начальник тюрьмы лично попросил узника взять под покровительство своего отпрыска. И, конечно же, карьерой Ронена в ЮАР занялся получивший соответствующие указания Крамарис.
Но вся эта идиллия не могла продолжаться долго в стране, где существует свобода печати, позволяющая журналистам беспардонно совать нос в чужие дела. Условия заключения Калмановича стали достоянием гласности, что привело к вспышке общественного негодования. Началось, как водится, расследование. Вакнин был не только смещен, но и отдан под суд. Его сменил Габи Амир, имевший репутацию неподкупного. К тому же, на беду Калмановича, у «новой метлы» чувство патриотизма было развито почти до болезненной степени: к шпионам он относился, как к «врагам народа».
— Никаких льгот этому слизняку, — распорядился новый начальник, едва вступив в должность. — К мерзавцу, нанесшему ущерб безопасности государства, и отношение должно быть соответствующим…
Для Калмановича, лишившегося всех благ, включая видеотеку, отпуска и Таню Семенову, начались воистину черные дни….
А в мире тем временем происходили великие события. Советский Союз несся к «светлому концу» по рельсам перестройки. Отношения между Израилем и агонизирующей державой походили на медовый месяц.
Друзья Калмановича поспешили воспользоваться благоприятной ситуацией. В Москве в борьбу за освобождение узника активно включился народный певец Иосиф Кобзон — давний приятель Калмановича. Премьер-министра Ицхака Шамира засыпали обращениями советские политические и общественные деятели. Все они просили освободить Калмановича по соображениям гуманности. Но у Шамира свои заботы, и ему не до Калмановича. «Пусть сначала восстановят дипломатические отношения», — сказал он и забыл о докучливом узнике. Но ему с мягкой настойчивостью вновь о нем напомнили. Шамир, уже раздражаясь, вновь отказал.
А время великих перемен продолжалось. Советский Союз развалился, едва успев нормализовать отношения с Израилем. Теперь Израиль имел дело уже не с враждебной империей, а с дружественной Россией. И когда на стол премьер-министра вновь легла просьба о помиловании страдальца — все по тем же «соображениям гуманности», да еще подписанная вице-президентом России Александром Руцким, Шамир задумался: какие выгоды может извлечь Израиль из освобождения Калмановича?
И решил, что никаких. Зачем нужна обновляющейся России эта тухлая советская рыба? К тому же израильская Служба безопасности возражала против смягчения участи Калмановича.
И Шамир сообщил Руцкому, что дело Калмановича будет рассматриваться «в установленном законом порядке».
Калманович, с трудом оправившийся от этого удара, все свои надежды связал со сменой политических декораций в Израиле. И на сей раз своего дождался.
К власти пришел Рабин. Сменился и президент. Пошел уже шестой год заключения Калмановича, и он знал, что последний. В Израиле ведь автоматически снимается треть срока за хорошее поведение. Неужели же именно ему сидеть от звонка до звонка? Вновь и вновь заклинал он друзей и адвокатов сделать что-то, не дать ему кончить жизнь в этом дерьме. Те обратились к послу России в Израиле, Бовину.