Ворота тюрьмы раскрылись. Гершель очутился на незнакомых улицах чужого, враждебного города. У него не было пристанища, и он не нашел людей, у которых мог бы попросить помощи. И он голодал. Нищенствовать не позволяла гордость.
Две недели скитался Гершель среди чужих людей. Он видел, как вступала в Бордо немецкая армия, и понимал, что мир гибнет. Так имело ли смысл бороться?
И Гершель вернулся в тюрьму.
— Ну что ж, — сказал начальник. — Я сделал для тебя все, что мог, и умываю руки. — Уже выходя из камеры, он вспомнил, кто до него произнес эти слова, и остановился. — Все же я запишу тебя под другим именем, — пробормотал он, — авось, пронесет.
Не пронесло… Нацисты потребовали выдачи Гриншпана, и правительство Виши быстро его разыскало.
В июле 1940 года Гриншпан был передан в руки гестапо и отправлен в концлагерь Заксенхаузен.
Его содержали в сносных условиях. Не били. Кормили. Геббельс носился с идеей показательного процесса.
— Мой фюрер, — докладывал он Гитлеру, — вместе с Гриншпаном мы посадим на скамью подсудимых мировое еврейство и докажем, что убийца фон Рата был его орудием.
Гитлер согласился.
К Гриншпану стали относиться лучше, и однажды в его камеру вошел человек в костюме и галстуке. Узник вскрикнул и бросился к нему. Это был адвокат Моро Джефри, помощник Френкеля.
— Слушай внимательно, — сказал гость, — у нас мало времени. Я все продумал. Мы создадим железную линию защиты, о которую разобьется любая их версия. Ты будешь утверждать, что фон Рат был гомосексуалистом, находившимся с тобой в интимной связи. Ты взялся за пистолет, чтобы отомстить ему за измену.
— Нет, — сказал Гриншпан.
— Подумай, — настаивал адвокат. — Это твой единственный шанс.
Вошел охранник. Свидание кончилось. Моро Джефри, вопреки желанию клиента, изложил в письменном виде версию, которой намерена была придерживаться защита на предстоящем процессе, и отправил ее Геббельсу.
Министр пропаганды прочел и побледнел. После евреев Гитлер больше всего на свете ненавидел гомосексуалистов. Но не доложить фюреру о версии адвоката Геббельс не мог. И опасения его оправдались. Гитлер впал в бешенство.
— Ты что, хочешь превратить Германию в посмешище? — вопил он. — Не исключаю, что фон Рат был извращенцем. Знаю я этих аристократических ублюдков. Но он — национальный герой!
— Может, проведем закрытый процесс? — заикнулся было Геббельс.
— Тогда зачем он вообще нужен? — спросил фюрер и посоветовал своему переутомившемуся, по-видимому, министру отдохнуть.
Процесса не было.
Что случилось дальше с Гриншпаном, так и осталось тайной.
Замучили его палачи, чтобы утолить жажду мести?
Отправили его в крематорий вместе с другими несчастными?
Точно известно, что в 1944 году Гриншпан был еще жив.
В июне 1960 года немецкий суд официально сообщил, что Гриншпан умер 8 мая 1945 года.
После войны родители Гершеля и его брат Мордехай поселились в Израиле. Еще долго семья верила, что Гершель жив, и искала его.
А жизнь не останавливалась.
Родители давно умерли.
Мордехай женился на Ривке.
Родились дочери Эдит и Малка, выросшие под портретом легендарного дяди в Неве-Авивим.
Мордехая разбил паралич.
Как-то так случилось, что Израиль забыл про Гершеля Гриншпана, в одиночестве выступившего против империи зла.
До сих пор в стране нет ни одной улицы его имени.
В канун пятидесятой годовщины Хрустальной ночи в маленькой квартире Гриншпанов появились корреспонденты американского телевидения, жизнерадостные энергичные парни.
— Вас увидит вся Америка, — бодро пообещал один из них, наводя телеобъектив на сморщенного неподвижного старичка в инвалидной коляске.
Мордехай смотрел куда-то в пространство и молчал. Молчал…
КИТАЙСКИЙ ГЕНЕРАЛ МОШЕ КОЭН
Дверь в комнату бесшумно отворилась. На пороге возник китаец с бесстрастным лицом, в серой наглухо застегнутой косоворотке.
— Прошу прощения, Мо-Кон, — сказал он на безупречном английском, — но господин хочет видеть тебя.
Человек, удобно устроившийся на кушетке с толстым фолиантом в руках, тотчас же поднялся во весь свой внушительный рост и непроизвольным движением поправил пояс с двумя кольтами. Молча кивнул, и китаец исчез так же бесшумно, как и появился. Тот, кого назвали Мо-Коном, прошел по длинному коридору и открыл дверь, обитую толстым войлоком. Он очутился в просторном кабинете, где было много света, массивный письменный стол, несколько стульев. Ему навстречу встал сухощавый пожилой китаец, обменялся с ним рукопожатием по-европейски и жестом предложил сесть. Это был доктор Сунь Ят-сен, создатель и вождь Китайской республики, основатель партии Гоминдан, выступавшей за революционное обновление полуфеодальной страны.
Шел 1924 год. Китай в очередной раз переживал трудный период своей истории. Япония захватила ряд китайских портов и навязала Пекину неравноправные торговые договоры. В Китае хозяйничали иностранцы. Его раздирали на части милитаристские клики, грабившие и разорявшие страну. Еще осенью 1917 года Сунь Ят-сен создал в Кантоне революционное республиканское правительство. В апреле 1921 года он был провозглашен президентом Республики южных провинций Китая.
К 1924 году в стране сложились два центра, два правительства. Власть пекинского руководства распространялась на территорию неопределенных очертаний, менявшуюся в зависимости от того, какие генералы поддерживали Пекин в тот или иной период. Правительство Сунь Ят-сена контролировало всю территорию южного Китая. В стране назревала гражданская война.
— Морис, — сказал президент человеку, смотревшему на него со спокойным дружелюбием, — я хочу поручить тебе дело исключительной важности. Если кто-то и может его выполнить, так только ты.
Морис, или Моше Коэн, как в действительности звали нашего героя, поблагодарил за комплимент наклоном головы. Президент продолжал:
— Пекинская клика Цао Куня готовит наступление против революционных провинций, — Сунь Ят-сен подошел к расцвеченной всеми цветами радуги карте, висевшей в углу. Юг был окрашен в красный цвет.
— Они нанесут удар здесь, — показал президент, — из района, где сконцентрирована их единственная боеспособная армия генерала Лао Баня.
Президент вернулся к столу и положил тонкую сухую руку на плечо собеседника.
— Нам не выдержать удара, Морис, — сказал он тихо, — и тебе это хорошо известно.
— Нам нужно еще полгода, доктор Сунь, и у нас будет вполне боеспособная армия, — ответил Коэн.
— Эти полгода я и хочу вырвать у судьбы, — живо подхватил президент. — И у нас есть шанс.
Сунь Ят-сен понизил голос:
— Мне стало известно, что генерал Лао Бань готов перейти на нашу сторону. Он ждет моего эмиссара, и этим эмиссаром будешь ты. Я не могу отправить ему послание. Даже с тобой. Это слишком опасно. Но ты скажешь ему все, что нужно.
Моше Коэн поднял глаза.
— Все ясно, доктор. Когда я должен ехать?
Президент ответил:
— Желательно сегодня.
Коэн шел к станции напрямик через небольшую рощу. Несмолкаемо шумели верхушки деревьев, как провода высокого напряжения. Было тихо. Еще мерцали звезды, бесконечные и ненужные на уже начавшем сереть небе. Роща кончилась. Потянулись огороды и маленькие хижины. Пахло сеном, овощами и еще чем-то странным и приторным.
Коэн чувствовал себя неловко без пистолетов, но их пришлось оставить. Когда он садился в поезд, отправлявшийся в Пекин через мятежные провинции, в голове его уже созрел план действий.
Основная трудность заключалась в том, чтобы добраться до генерала, не называя себя, не открывая раньше времени тайны своей миссии. Для этого нужно быть человеком, перед которым открываются все двери. Коэн решил стать торговцем оружия, одним из тех авантюристов, которые поставляли «швейные машинки» (пулеметы) всем воюющим сторонам. В случае удачной сделки они становились миллионерами, но эти люди обычно продолжали свою опасную работу «из любви к искусству», и, рано или поздно, их расстреливали.