— Никуда вы отсюда не уйдёте, — резко сказал полковник. — Что касается вас, то мне мой долг тоже ясен. Макартни, стражу!
— Ну, ну, не валяйте дурака, полковник. — Блад жестом остановил Макартни.
— Прошу меня не учить. Я обязан исполнить свой долг.
— Неужто ваш долг призывает вас так подло отплатить мне за ту весьма ценную услугу, которую я вам оказал, предупредив о грозящей опасности? Подумайте-ка хорошенько, полковник.
И снова супруга полковника выступила в роли адвоката капитана Блада — выступила решительно и страстно, отчётливо понимая, что в этот момент было единственно существенным и важным.
Доведённый до отчаяния полковник снова упал на стул.
— Но я не могу! Не могу я вступать в сделку с бунтовщиком, с изгоем, с пиратом! Честь моего мундира… Нет… Нет, я не могу!
Капитан Блад проклял в душе тупоголовых самодержцев, которые посылают подобных людей управлять заморскими колониями.
— Считаете ли вы, что честь вашего мундира требует оказать должное сопротивление испанскому адмиралу?!
— А женщины, Джеймс? — снова напомнила ему супруга. — Право, Джеймс, раз ты в таком отчаянном положении — ведь целая эскадра собирается напасть на тебя, — его величество, несомненно, одобрит твоё решение принять любую предложенную тебе помощь.
Вот какую опять повела она речь и повторяла свои доводы снова и снова, пока и Макартни не поддержал её и не сделал попытки преодолеть ослиное упрямство его высокоблагородия. В конце концов под этим двойным нажимом губернатору пришлось принести своё достоинство в жертву целесообразности. Сумрачно и неохотно он пожелал узнать условия, предлагаемые пиратом.
— Для себя я не прошу ничего, — сказал капитан Блад. — Я приму меры к защите вашего населения просто потому, что в моих жилах течёт та же кровь. Но после того как мы прогоним испанцев, я должен получить от вас по восемьсот реалов на каждого из моих людей, а у меня их двести человек.
Его высокоблагородие остолбенел. — Сто шестьдесят тысяч! — Он едва не задохнулся от возмущения и настолько утратил своё пресловутое достоинство, что сделал попытку поторговаться.
Но капитан Блад остался холоден и непреклонен, и в конце концов его условия были приняты.
В тот же вечер Блад принялся возводить укрепления для защиты города.
Форт-Бей — узкий залив глубиной около двух миль и не больше мили в самой своей широкой части — напоминал по форме бутылку. Вдоль горла этой бутылки тянулась длинная песчаная банка, выступая из воды во время отлива и деля пролив на две части. Пролив к югу от этой банки был доступен лишь для самых мелководных судов, узкая же северная часть, у входа в которую бросила якорь «Арабелла», имела не менее восьми саженей в глубину, а во время приливов даже несколько больше и открывала таким образом доступ в гавань.
Пролив охранялся фортом, расположенным на небольшой возвышенности в северной части мыса. Это было квадратное приземистое сооружение с навесными бойницами, сложенное из серого камня: вся его артиллерия состояла из дюжины допотопных пушек и полдюжины кулеврин, бивших самое большее на две тысячи ярдов, — тех самых орудий, о которых столь презрительно отозвался капитан Блад. Эти пушки он прежде всего и заменил дюжиной более современных с борта «Атревиды».
Не ограничиваясь этим, он перевёз с испанского корабля на сушу ещё дюжину орудий, в том числе две тяжёлые пушки, заряжавшиеся двенадцатифунтовыми ядрами. Эти орудия, однако, предназначались им для другой цели. В пятидесяти ярдах к западу от форта, на самом краю мыса, он приступил к сооружению земляных сооружений и возводил их с такой быстротой, что полковник Коуртни получил возможность проникнуть в тайны пиратских методов обороны и постичь причины их успехов.
Для возведения этих земляных укреплений капитан Блад отрядил сотню своих людей, и те, обнажённые по пояс, принялись за работу под палящим солнцем. В помощь им он пригнал сотни три белых и столько же негров, жителей Сент-Джона, — то есть всё трудоспособное мужское население — и заставил их рыть, возводить брустверы и забивать землёй туры, которые по его приказу должны были плести из веток женщины. Остальных своих людей он послал резать дёрн, валить деревья и подтаскивать всё это к возводимым укреплениям. До самого вечера кипела работа, и мыс походил на муравейник. Перед заходом солнца всё было закончено. Губернатору казалось, что на его глазах совершается чудо. За шесть часов по воле Блада и по его указаниям возник новый форт, сооружение которого обычным путём потребовало бы не менее недели.
И вот форт был не только построен и оснащён оставшимися двенадцатью пушками с «Атревиды» и полдюжиной мощных орудий с «Арабеллы», — он к тому же был ещё так искусно замаскирован, что, глядя со стороны моря, трудно было даже заподозрить о его существовании. Земляные валы были покрыты дёрном и сливались с береговой зеленью, чему способствовали также посаженные на валах и вокруг них кокосовые пальмы, а за кустами белой акации так хорошо укрылись пушки, что их нельзя было заметить даже на расстоянии полумили.
Однако полковник Коуртни нашёл, что тут потрачена впустую уйма труда. Для чего так тщательно маскировать укрепления, один вид которых мог бы остановить противника? Капитан Блад разъяснил:
— Этим мы его только насторожим, и он нападёт не сразу, а когда меня уже здесь не будет и вы останетесь без защиты. Нет, я хочу либо совсем покончить с ним, либо преподать ему такой урок, чтобы никому не повадно было нападать на английские поселения.
Эту ночь Блад провёл на борту «Арабеллы», которая бросила якорь у самого берега, там, где он был очень высок и отвесной стеной уходил в воду. А на заре население Сент-Джона было разбужено оглушительной орудийной пальбой. Губернатор выскочил из дома в ночной рубашке, решив, что испанцы уже напали на остров. Однако стрельбу вёл новый форт: он прямой наводкой палил из всех своих орудий по «Атревиде», а та, убрав мачты, стояла точнёхонько в середине судоходного пролива, поперёк фарватера носом к берегу, кормой к банке.
Губернатор, поспешно облачившись, вскочил в седло и в сопровождении Макартни поскакал на мыс к обрыву. При его приближении стрельба прекратилась. Судно, изрешечённое ядрами, медленно скрывалось под водой. Когда взбешённый губернатор спешился возле нового форта, корабль совсем ушёл на дно, и волны с плеском сомкнулись над ним. Обратившись к капитану Бладу, который с кучкой своих пиратов наблюдал гибель «Атревиды», губернатор, пылая гневом, потребовал, чтобы ему во имя неба и самой преисподней объяснили, для чего совершается это безумие. Отдаёт ли капитан Блад себе отчёт в том, что он полностью блокировал вход в гавань для всех судов, кроме самых мелководных.
— Именно к этому я и стремился, — сказал капитан Блад. — Я искал самое мелкое место пролива. Корабль затоплен на глубине шести сажен и сократил эту глубину до двух.
Губернатор решил, что над ним смеются. Побелев от негодования, он продолжал требовать объяснений: для чего отдан был такой идиотский приказ, да ещё без его ведома?
С ноткой досады в голосе капитан Блад разъяснил губернатору то, что, по его мнению, было очевидно и так. Губернатор слегка поостыл. Тем не менее неизбежная для человека столь ограниченного ума подозрительность мешала ему успокоиться.
— Но если затопить судно было единственной вашей целью, то какого дьявола понадобилось вам тратить на него порох? Почему было не пустить его на дно, попросту продырявив ему борт?
Капитан Блад пожал плечами.
— Небольшое упражнение в артиллерийской стрельбе. Мы хотели одним выстрелом убить двух зайцев.
— Упражнение в стрельбе с такой дистанции? — губернатор был вне себя. — Вы что, смеётесь надо мной, приятель?
— Вам это станет понятней, когда сюда явится дон Мигель.
— С вашего позволения, я хочу понять это теперь же. Немедленно, будь я проклят! Прошу вас принять во внимание, что на этом острове пока что командую я.