— А что? — также, не отвлекаясь от созерцания, уточнил тот.
— Да, вот думаю, может, надо было что-нибудь пить?.. Ну, что-то специальное, что ли, чтобы фосфор в организме появился.
— А-а-а… — тихо протянул Вовка, — Чай пил. В чае фосфор есть?
— Не знаю, — также тихо честно признался я, а затем, словно вдруг опомнившись и вернувшись в реальность, уставился на Вовку, — Нету, наверное. Видишь же — не светится! Придётся теперь мою выпаривать, я молоко утром пил.
— А в молоке, что фосфор есть? — засомневался друг.
— Конечно, есть! А ты думал! — я совершенно не знал, есть ли он там, но вот так легко сдаваться совсем уж не хотелось, поэтому пришлось вести себя решительно и я, для пущей убедительности, добавил: — Там этого фосфора, друг, просто завались! Отворачивайся, наполнять буду.
Оказалось, что в молоке фосфора тоже не было. Да и надоело нам выпаривать, если честно. Времени на создание оружия массового поражения оставалось всё меньше, и надо было торопиться спасать мир, а не размениваться на какие-то пустяки с писанием в пробирки.
Только мы разложили все химические приборы по местам, погасили горелку, взяли каждый свою пробирку для отмывки дома от остатков фосфора и собрались уходить из лаборатории, как Вовка, вдруг, замер и настороженно прошептал:
— Чё за фигня, Серый?
Я посмотрел на друга, который, открыв рот и выпучив свои без того круглые глаза, созерцал на потолок поверх моей головы. Вернее, это был не потолок вовсе, а довольно мощная и очень старая деревянная балка. На таких держался каркас всей крыши нашего дома. Переведя взгляд на неё, я увидел нечто и не поверил собственным глазам!
Глава 2. Наследство
Мы с другом нашли приключение! Настоящее приключение с настоящим другом! И оно находилось в полутора метрах над нашими головами! О чём ещё можно мечтать в этом возрасте?
— «Вем смута гряде великая, и въпълчение, и алчба, и мор, и язва, кою враг дивий несе, — полушёпотом вычитывал я вслух, старательно выведенные сотни лет назад буквы с «ятями» и «ёрами», — «Ино тебе, сын мой дроля, очина моя тебе тяжко, вяще дружних детей моих хупавых. Рель сей уроком тебе буде, и от тати щитом, и от мунгита-бесермена худаго, и мытаря. Ты же, наследок мой возлюбленнай, въсхыти жито своё, ибо аз, бачко твой, отай охабил очину твою…»
— Серый, что это? — по голосу было ясно, что Вовка начинает нервничать.
— Как будто церковным языком написано… — как заворожённый, не в силах отвести взгляда от диковины, пробормотал я.
— Серый, когда мы сюда пришли, этой надписи не было! — продолжал быстро лепетать мой друг, — Я хоть в колдовство там всякое не верю, но…
— Да знаю я, что не было! Когда в пробирку отливал, как раз на неё смотрел — пусто тут было. Бревно, как бревно… Дай дочитаю, блин! Не перебивай! — раздражённо отмахнулся я от Вовки и продолжил вслух: — «…и злато, и басу, и рясы, и голландчики…, и гривны больма в кунах… скудельница отай охаблена… короб лутовяный в нырище меж варганом и рекою Велик… Дон во трёх тысячах аршинах от реки во бочаге сокрыл…».
В некоторых местах текста было совсем не разобрать, но нам хватило и того, что я смог прочесть.
— Как ты эти загогулины разбираешь? — недоумевал Вовка.
— У моей прабабушки в деревне Библия старинная есть, она на таком же языке написана. Это старославянский! Раньше на Руси все так писали. Я, правда, мало что понял, но…
— Слушай, не нравится мне это бревно. Идём лучше в футбольца с пацан… — но договорить ему я не дал. Меня немало возмутило такое трусливое поведение друга, и я выпалил:
— Не нравится?! Вовка, это написал мужик, который для своего сына наследство где-то спрятал! Я не пойму, ты чё не врубаешься? Сам-то посмотри: «злато», «наследок», «сын возлюбленный»… Это клад, дружище! Самый настоящий клад! С золотом, с драгоценностями! А спрятал его этот папаша где-то возле реки Дон. Ну, или Великий Дон… И он ещё лежит где-то — точно тебе говорю!
— Издеваешься? Писатель этот жил, когда динозавры мамонтов за жопы кусали! Ты прикинь, когда это было! Уже лет триста прошло, не меньше! А если это Дон, то он за тыщщи километров от нас течёт!
— Больше.
— А?
— Думаю, больше трёхсот лет прошло. Может даже больше пятисот!
— Ну, так, тем более! И с чего ты вообще взял, что сын этот наследство своё не нашёл? Может, он его сразу и прикарманил по-тихому?
— А с того, Вова, что надписи на бревне до сих пор не было видно! Она проявилась после того, как мы его своим фосфором драгоценным закоптили! Видимо, что-то полезное всё-таки выпили. А значит, никто этот текст никогда не читал — ни сын, ни дочь, ни «враг дивий». Врубаешься, Ватсон?