— Ну хорошо, — поколебавшись заулыбалась она. — И ты меня, Энни, прости. Это все привычка, никак не могу с ней совладать…
Она смешно развела руками, и я не удержалась от ответной улыбки.
Мафусаил был доволен, а я вперила в него умоляющий взгляд.
— Донна кое-что знает о нарколепсии, — он прекрасно меня понял.
— Я ведь говорила.
— Думала, для красного словца, — призналась я. — Расскажи. Это очень важно.
Разумеется, сначала она разлила нам троим чай по кружкам. Чай я тотчас постаралась незаметно заменить на кофе. Потом Донна доставала из шкафа продукты, и я почувствовала, что терпение мое на исходе.
— Донна, — мягко позвала я ее. — Это правда очень важно и срочно. Ты не могла бы в процессе готовки э-э-э… что это? Неважно, не могла бы ты в процессе рассказывать?
— О, конечно! А что случилось-то?
— Донна, — предупреждающе произнес Мафусаил и встал у меня за спиной.
— Мне муж рассказывал, — она тут же забыла про свой вопрос, — ты что, кофе пьешь?
— До-о-онна!
— Прости! Так вот, муж рассказывал, что у его друга отец был болен нарколепсией. Он мог заснуть в любой момент, просто упасть и все. Это причиняло страшные неудобства, представляешь — идешь на рынок и неожиданно засыпаешь. Так и под повозку можно попасть.
Она развернулась и вручила мне огромный бутерброд.
Мафусаил, судя по звукам, подавился от смеха чаем.
— А вообще проблемы со сном у него были? По ночам — в кровати — он спал нормально?
Донна растерялась.
— Да откуда мне знать? Что Оливер рассказывал, то и я тебе повторяю…
Я кивнула.
— Это все?
— И еще после таких приступов он часто не мог пошевелиться, будто тело не подчинялось. Потом проходило, но…
— Ты имеешь в виду паралич?
— Нет-нет, он все чувствовал, просто не мог пошевелиться… не знаю, как это называется.
Такой Донна мне нравилась больше — ни одного лишнего слова.
— И от чего он умер? — спросил Мафусаил, откашлявшись.
Она замялась на миг.
— Кажется, от бешенства… Его лиса укусила, и он после совсем немного прожил. Или собака… подожди…
— Неважно, — отмахнулась я. — Значит, нарколепсия не смертельна?
— Да откуда же я знаю? Сказала ведь, что со слов Оливера все…
Я отвернулась, пропуская мимо ушей остаток фразы.
Итак, значит, нарколепсия и вечная бессонница — две разные болезни. Если про нее знает простушка Донна, то книги Артемусу в таком количестве не потребовались бы.
Но почему в бумагах говорится именно о нарколепсии? Хотя… Изен-старший немного подождет. Точные сведения о нем хранятся в Колыбели, и гадать сейчас нет ни смысла, ни времени. Зато у меня почти под рукой Изен-младший, вероятно, имеющий родственника или друга, заболевшего этой бессонницей. Если мне удастся с ним будто невзначай познакомиться, узнать, где он живет, а потом пробраться внутрь и поискать записи и рецепты из больницы, я смогу узнать имя заболевшего и сравнить его симптомы с симптомами Артемуса.
— Энни?
— Слышу, — соврала я, делая глоток холодного кофе.
— С твоими глазами надо что-то делать.
— А что ты с ними сделаешь? — Я удивленно посмотрела на Мафусаила.
— Донна, мы на минутку…
Он кивком указал на мою комнату.
Когда дверь за нами закрылась, он достал из кармана огрызок бумаги.
— Адрес Дикки, — пояснил он. — Не хотел при Донне тебе его отдавать.
«Северный квартал, Кузнечная улица, два».
— Он гончар, работает на старика Рольфа. Знаешь его?
Я помотала головой и села на кровать, чувствуя приятную боль в ногах.
— Не очень приятный тип, постарайся подойти к Дикки, когда его не будет рядом.
Я устало улыбнулась ему, чувствуя, что еще немного и вставать с кровати мне совсем не захочется.
— Поспала бы ты, Энни, сколько ты уже на ногах? Да сутки почти…
Предложение было дельным. Все равно торопиться к Дикки сейчас смысла не было: у него может быть много покупателей, и тогда наше знакомство может не состояться.
Я кивнула.
— Ты прав. Приду к нему вечером под видом покупательницы. Разбудишь меня?
Дорога в Северный квартал петляла через весь Город, огибала людные площади, пересекала маленькие дворы, и мне это было на руку. Кутаясь в плащ в тщетной попытке спастись от ветра, я пыталась кое-как упорядочить ту информацию, которая у меня имелась.
Некий Изен, больной, если верить записям Гаррета, нарколепсией, сгорел в Колыбели. А в Колыбель он попал по подозрению в убийстве… Кого? Той самой женщины, которая допытывалась у нас с Гарретом — зачем? Но что значит — зачем? Убивают не зачем, а почему… Впрочем, какой может быть спрос с психа?