Саяма тоже был там. Как и обугленный Ооширо.
Выпустив вздох облегчения, она снова посмотрела в небо.
————!
Синдзё заметила некий феномен.
И не успела даже подумать, как в кармане её поясной брони зазвонил телефон.
Она услышала голос Казами.
— Синдзё! Ты это видишь?! Что-то не так!
За паникующим голосом Казами она услышала пальбу.
— Враг ещё сражается! И… распространение отрицательных концептов прекратилось! Даже спрей положительных концептов с трудом расширяется!
Синдзё поняла, потому что видела причину ближе всех.
— Левиафан… регенерирует.
Разрушенные части возвращались в норму. И кое-что появлялось изнутри.
— Чёрные ангелы, Боги Войны и механические драконы образовывают новый ореол!
Левиафан сдерживал отрицательные концепты, которые пытались рассеяться.
Используя сонм ангелов, собранный внутри, он образовал защитный ореол, чтобы подавить проникающую силу положительных концептов. Затем он сдержал рассеянные отрицательные.
В данный момент он исцелял себя в стремительном темпе, но откуда пришла эта сила?
Левиафан знал, что, скорее всего, из Топ-Гира.
Тот мир, вероятно, изобрёл что-то близкое к бессмертию.
Та сила позволяла Левиафану исцеляться.
И полностью восстановившись, дракон сможет затянуть отрицательные концепты обратно.
И в то же время он притянет положительные.
По этой причине Левиафан испытывал радость.
Потерянные положительные концепты будет возвращены в идеальной форме.
Он сможет. Он сможет.
Теперь он сумеет.
Он будет в состоянии изменить мир, и очень скоро.
Он сможет изменить мир.
Чтобы достичь этой цели, Левиафан издал рёв.
Тот рёв всколыхнул всё.
Глава 27. Святой фестиваль сопротивления
В городе возобновился напряжённый бой.
Саяма и остальные тут же перестроились под воссозданным ореолом.
Купол ещё не был завершён, и поток концептов по-прежнему тянулся в десять сторон.
Поэтому подошедший Саяма переглянулся с Синдзё.
— Нам нужно снова ударить Левиафана Георгиусом с поверхности.
— Не выйдет! — закричала №8, указывая в небеса. — Защита ореола значительно ослабит его по пути!
Но в их передатчиках слышалось множество голосов.
Они доносили состояние различных полей сражений.
И задавались вопросом, достаточно ли их силы.
— Как нам вообще победить?!
Более того, Левиафан начал стрелять.
Мощь, которую он использовал для создания и активации концептов, теперь задействовалась для пушечного огня.
Каждый выстрел взрывал пространство диаметром почти в пятьсот метров.
Рёв и дуновение ветра мгновенно насыщали Концептуальное Пространство штормами.
Могучий порыв превращал снег в буран.
Среди раскатов грома и ветра только Левиафан сохранял стабильное положение и продолжал стрелять.
Там была безопасная зона. Чтобы не повредить концепты, пушки никогда не стреляли прямо под него.
Из передатчиков донеслись звуки отступления, но на пути встали вражеские куклы.
Их не заботило собственное разрушение.
Под градом взрывов и в буре, подобной каре небесной, людей охватила паника.
И на каждом поле боя разгорелась отчаянная борьба.
Голоса, исходящие из передатчиков, больше не принадлежали воинам.
Это голоса людей, ищущих помощи в попытках избежать непреодолимой силы небес, или крики злости, посланные в вышину.
Им остается только уничтожение?
Им больше не на что положиться?
Их больше ничто не приведёт в порядок?
Но по радио раздался неожиданный звук настройки.
Он донёсся от того, кто заведовал связью. А именно, от Ооки, управляющей передающим устройством Концептуального Пространства.
Перед станцией Синдзюку она заговорила, даже омываемая взрывными волнами и под ливнем грязи.
— Эм, народ?
Она повела их всех с улыбкой.
— Пришло время петь.
С этим она начала играть внешнюю передачу. Это телепрограмма из внешнего мира.
Это прямое включение по всему миру концерта, проводимого в центре Синдзюку, и там как раз запросили на бис.
Проиграл некий звук. Весь мир битвы и небеса, рождающие катастрофу, наполнился одним лишь голосом.
И он пел всем известный гимн: Silent Night.
На главной сцене перед заснеженной станцией Синдзюку стояла женщина.
Она однажды представилась миру как идол и исполняла песни, к которым сама писала музыку и слова.
Её песни пользовались такой популярностью, что люди и сегодня их напевали, но поскольку она забросила карьеру после замужества, немногие знали её лично, хотя и помнили песни.
Такой вот женщиной она была.
Когда пришло время исполнения на бис, с неба Синдзюку пошел снег.
Когда она вышла в белом платье, молодые люди перед главной стеной недоумевали.
Одни спрашивали, кто она такая, другие называли её старой, а третьи думали, что она вышла сюда по ошибке.
Но женщина молча поклонилась.
Не говоря ни слова, она подала голос перед микрофоном.
И этого хватило, чтобы накрыть весь мир тишиной.
— Silent night, Holy night.
Посреди интенсивного сражения, Казами услышала голос в ветре, который даже не дул.
— Мама?!
— God’s Son laughs, o how bright.
Артисты всего мира, приехавшие в Синдзюку, пели вместе с ней под снегом.
Эта песня предвещала рождение спасителя.
— Love from your holy lips shines clear.
На поле боя звучал поющий голос.
Словно отвечая или будто цепляясь за него, кто-то воскликнул.
Люди хотели забыть свои крики, злость на неоправданное спасение и усталость.
Поэтому они пели.
Песня словно растекалась сквозь них, пока все не присоединились.
— As the dawn of salvation draws near.
Песня достигла мира. Она будто игнорировала концептуальную стену и прочие барьеры.
— Jesus, Lord, with your birth.
В тишине Синдюзку кто-то подал голос, чтобы подключится.
Голоса поначалу звучали неловко, но когда слова отобразились на табло по всей площади, они стали громче.
Они разрастались и разрастались.
— Jesus, Lord, with your birth.
В Америке стояло время перед полуднем, но на украшенной рождественской площади города раздавалась песня.
Под зимним небом пели как молодые, так и взрослые с дипломатами.
Некоторые не присоединились, но они, по крайней мере, вежливо напевали в сердце, шагая по улицам святого фестиваля.
— Silent night, Holy night.
От главного внешнего лагеря UCAT Ёкосуки отправлялись подкрепления в Концептуальное Пространство, тогда как на складе гавани дожидались родственники тех, кто внутри.
Семьи сидели на длинных лавочках, а их глаза и уши сосредоточились на телевизоре, стоящем рядом с доской, на которой писал Изумо Рэцу.
На заднем сиденье Арнаваз уставилась невидящими глазами в пустоту и пела песню, услышанную по трансляции.
— Brought the world peace tonight.
Ранним утром в баре на Ближнем Востоке молодой мужчина чистил автомат.
Услышав поющий голос, он бросил взгляд на радио.
—————.
Но тут же отвел взгляд.