- Что это?
Айн остановился. Не потому, что растерялся. Не потому, что сделать это заставила живая, умная, смелая, необычайная мысль. Нет. Всё было намного проще –идти было некуда. Могучие островерхие ели, которые до этого покорно расступались перед Охотниками, теперь вдруг выстроились частоколом, образовав непреступную стену.
- Это засада…
Собаки, которые бежали впереди, успели скрыться среди толстенных стволов, люди же были вынуждены растерянно оглядываться, прислушиваться к нарастающему и без того громкому топоту мощных лап Толстокожего…
- Готовьте луки!
Синхронно зашуршали колчаны, зазвенела, натягиваясь, тетива… Охотники направили луки на пустынную заснеженную тропу, на которой уже было хорошо заметно движение исполинского чудовища.
- Братья, мы не должны промахнуться…
Суровые мужчины в меховых одеждах стояли плечо к плечу, и всматривались в даль, боясь промахнуться. Между тем Толстокожий подошёл к самой кромке леса… И вдруг застыл. Что заставило этот грузный мешок вдруг остановиться?
- Тихо! Не стреляйте!
Охотники застыли с напряжением следили за Толстокожим. Сейчас зверь был загнан в угол. А значит, будет до конца сражаться за себя, за своих детенышей. От такого можно ожидать чего угодно.
- Не стреляйте… уже шепотом повторил Айн. Охотники наблюдали за фигурой Толстокожего. Зверь пытался спрятаться за елями, но колкие листья-иголки не могли скрыть его массивное тело. Он стоял спокойно, а потом вдруг вскинул передние лапы и, встав на них снова, стал угрожающе загребать снег.
- Стреляйте!
Пять стрел одновременно оторвались от жужжащей тетивы, следуя в сторону чудовища. Причём, четыре из них уткнулись в мягкий глубокий снег, и только одна попала в цель. Вот только на этот раз стрела не уткнулась в шкуру, а угодила Толстокожему точно в глаз. Это мгновенно остановило зверя, но он ещё больше разъярился: затрубив, вскинул лапы, и стал взбивать ими снег. Голос его жалобным писком разрывал охотникам перепонки. Но как Толстокожий ни прыгал, как ни тряс головой, а древко охотничьей стрелы по-прежнему оставалось у него в глазнице. Кровь сочилась оттуда тонкой струйкой, второй глаз в это время вращался во все стороны, будто бы ища того, кто пробил ему сетчатку. Но бился он недолго – всего несколько мгновений, а потом упал на брюхо, в последний раз вцепившись когтями в снег, и затих.
- В чём дело, вождь? – раньше других спросил Бек. – Почему ты стоишь? Пора освежевать этого Толстокожего.
- Погоди…
Теперь не только Бек, но уже Дан, а вместе с ним и Дир с изумлением следили за вождём. Но тот не обращал ни на кого из них не обращал внимания, а продолжал настороженно следить за неподвижной тушей.
- Да в чём дело? – от нетерпения Дан даже готов был первым метнуться к Толстокожему, и поспешил высказать это Вождю.- Айн, если ты боишься этого зверя, давай шкуру с него сниму я…
Молодой, резкий, вспыльчивый, и не в меру горячий Дан уже готов был броситься к неподвижной туше, чтобы снять с Толстокожего шкуру, но Айн сделал один-единственный отстраняющий жест.
- Я сам!
. - Вождь, может не надо? – предостерег Дир.
- Остерегись, Айн… - вторил ему Бек. Но вождь, похоже, не слышал Братьев. Он уверенно шагал в сторону разящей зловониями туши. Запах был резкий, а холод только усиливал его. Но Айн не обращал на него внимания, сосредоточившись лишь на одном – сейчас ему нужно убедиться в том, что Толстокожий мёртв. Что, если стрела, пронзив глаз чудовища, осталась в глазнице, не пробив хрупкую кость? Айн мгновенно подавил в себе мысль, только-только зародившуюся в сознании, и, напустив на себя уверенности, зашагал вперёд. Расстояние не показалось бы большим даже тому, кто чаще преодолевает большие расстояния в удобных санях, либо на спине у могучего пса, а уж те, кто не боится ни трескучего мороза, ни обволакивающей мягкости снежных сугробов, и вовсе посчитали бы это расстояние незначительным. Но для Айна, который в те мгновения был не в лучшем своём состоянии, расстояние это показалось огромным – он шёл медленно, осторожными, едва уловимыми шажками вымеряя пространство. Наконец, подойдя к толстокожему вплотную, и вовсе впал в ступор.