Со своим лунным мечом Корум врезался в их ряды и удивился, с какой легкостью лезвие рассекает их плоть и кости; ему стало ясно, что только теперь, получив имя, меч обрел всю мощь. И хотя убить гулега было почти невозможно, он наносил своим противникам такие серьезные раны, что они уже не представляли опасности. Принц без труда прошел сквозь них и столкнулся с Илбреком, который продолжал рваться вперед. Мститель в его руке вздымался и падал, как язык живого пламени, рубя и кромсая людей сосен и тех собак, что успели отозваться на зов рога.
В пылу битвы Корум почти не обращал внимания, что дышит туманом Фои Миоре, но постепенно стал чувствовать, что вместо горла и легких у него куски льда; движения и у него, и у коня стали неверными — и наконец он в отчаянии издал боевой клич:
— Я — Корум! Я — Кремм Кройх кургана! Я — Ллау Эрейнт, Серебряная Рука! Трепещите, прихвостни Фои Миоре, ибо герои мабденов вернулись на землю! Трепещите, ибо мы враги зимы!
Блистающий меч, названный Предателем, хладнокровно разрубил рычащего пса, и Гофанон, вращая одной рукой свой смертоносный топор, ревел смертную песнь, и Джери-а-Конел, на плече которого, вцепившись когтями, сидел черно-белый кот, с клинком в каждой руке дрался рядом с ним — он что-то кричал, но его возгласы напоминали скорее вскрики страха, чем боевую песнь.
Теперь их окружили со всех сторон, и Корум уже слышал устрашающий скрип боевых колесниц Фои Миоре и знал, что и Балар, и Гоим, и другие где-то рядом, и, как только Фои Миоре найдут их, они обречены, но он видел и смутные очертания первого широкого каменного круга Крайг Дона — огромные, грубо вытесанные колонны, увенчанные каменными плитами, почти такими же большими, как и сами колонны.
Вид долгожданной цели придал Коруму новые силы. Он направил коня против надвигавшихся на него зеленолицых воинов сосен и Предателем прорубил сквозь них дорогу, оставляя за собой густой тошнотворный запах сосновой живицы. Он увидел, как Гофанона, припавшего на одно колено, окружила свора белых собак, и кузнец, откинув черноволосую голову, яростно кричал что-то, после чего Корум рывком врезался в самую гущу псов, одному перерезав горло, другому вспоров живот и отшвырнув третьего, что дало Гофанону возможность подняться и добежать до укрытия первого каменного круга, где он, привалившись спиной к гранитной колонне, остановился, чтобы перевести дыхание. Затем Корум и сам добрался до кольца и оказался в безопасности; через несколько секунд к ним присоединились Илбрек и Джери. Они стояли, улыбаясь друг другу, не в силах поверить, что остались в живых.
Они слышали, как за пределами каменного круга кричал принц Гейнор:
— Теперь они все у нас! Сдохнут с голоду, как и другие!
Но в гудящих жалобных голосах, казалось, слышались нотки озабоченности, завывание псов Переноса было полно растерянности, гулеги и люди сосен, толпившиеся у линии колонн, смотрели на четверых друзей с опасливым уважением, и Корум крикнул старому врагу, брату по судьбе:
— Теперь мабдены воспрянут и навечно прогонят тебя, Гейнор!
— Ты уверен, что они пойдут за тобой, Корум, — насмешливо ответил Гейнор, — после того, как ты предал их? Думаю, друг мой, ты убедишься, что они откажутся даже разговаривать с тобой, тем более что они на краю гибели и ты был их последней надеждой…
— Я знаю о фокусах Калатина и обо всем, что он сделал, дабы подорвать дух мабденов. И я объясню это Амергину.
Гейнор не стал более возражать, но его смех поразил Корума острее, чем самое едкое замечание.
Четверо героев медленно и устало прошли под арками каменных кругов, минуя раненых, мертвых и сошедших с ума, проходя мимо плачущих мужчин и тех, кто невидящими глазами смотрел в пространство, — пока наконец не вышли в центральный круг, где стояли несколько шатров, мерцали огни костров и мужчины в мятых доспехах, в рваных мехах, дрожа, скорчились рядом с изорванными боевыми знаменами, ожидая смерти.
Амергин, стройный и хрупкий, полный достоинства, стоял рядом с каменным алтарем Крайг Дона, на котором когда-то возлежал после того, как Корум спас его из Каэр Ллуда. Рука друида в перчатке лежала на камне алтаря. Подняв глаза, он узнал всех четверых. Лицо его было мрачно, но он не произнес ни слова.
Из-за спины верховного короля появилась другая фигура — женщина, чьи рыжие волосы падали на плечи. На голове была корона, и от горла до лодыжек ее покрывала тяжелая кольчуга, талию стягивал тяжелый пояс с бронзовой пряжкой, а за спиной висел меховой плащ.
Зеленые глаза ее вспыхнули яростью, когда она презрительно посмотрела на Корума. Это была Медб.
Корум рванулся было к ней, пробормотав:
— Медб, я привел…
Но голос ее был холоднее, чем туман Фои Миоре, когда она отпрянула, держа руку на золотом набалдашнике меча, и сказала:
— Маннах мертв. Теперь королевой стала Медб. Я королева Медб, и я возглавляю народ Туа-на-Кремм Кройх. Под предводительством нашего верховного короля Амергина я возглавляю всех мабденов, которые еще не погибли в результате твоего подлого предательства…
— Я не предавал вас, — просто сказал Корум. — Вы были обмануты Калатином.
— Мы видели тебя, Корум… — тихо сказал Амергин.
— Вы видели подмену — Караха, созданного Калатином с единственной целью: заставить вас поверить, что я предатель.
— Это правда, Амергин, — подтвердил Илбрек. — На Инис Скайте мы все видели Караха.
Амергин поднес руку к виску. Видно было, что даже это простое движение дорого далось ему. Он вздохнул.
— Значит, как это принято у мабденов, — произнес верховный король, — должен состояться суд.
— Суд? — Медб усмехнулась. — В такое время? — Она повернулась спиной к Коруму. — Он доказал свою вину, а сейчас он несет невообразимую чушь. Он думает, мы так потрясены поражением, что поверим ему.
— Мы дрались за наши убеждения, королева Медб, — сказал Амергин, — в не меньшей степени, чем за свои жизни. И мы должны вершить дела в соответствии с этими убеждениями. В противном случае у нас нет права на жизнь. Давайте зададим этим людям прямые вопросы и выслушаем их ответы. Лишь после этого мы решим, виновны они или нет.
Медб пожала точеными плечами. Корум испытал невыносимую муку. Он осознал, что любит Медб еще больше, чем прежде.
— Мы признаем Корума виновным, — сказала она. — И я с радостью приведу приговор в исполнение.
Глава 2
Желтый конь
Вряд ли в пределах Крайг Дона остался хоть один мужчина или женщина, кто не потянулся бы к каменному алтарю. Измученные, обмороженные, исхудавшие от голода лица смотрели на Корума, и хотя он всех их знал, ни на одном не видел сочувствия: все считали его перебежчиком и возлагали на него ответственность за страшные потери, понесенные у Каэр Ллуда. За седьмым каменным кругом, внешним, свивался клубами странный неестественный туман, гудели, отдаваясь эхом, голоса Фои Миоре и непрестанно выли псы Переноса.
И начался суд над Корумом.
— Может, я был не прав, решив искать союзников на Инис Скайте, — признался Корум, — и таким образом я виноват в том, что неправильно оценил их. Но во всем остальном я невиновен.
Моркиан Две Улыбки, получивший в бою под Каэр Ллудом лишь легкое ранение, нахмурился и пригладил усы. На выдубленной коже проступил белый шрам.
— Мы видели тебя, — сказал Моркиан. — Мы видели, как ты скакал бок о бок с принцем Гейнором и колдуном Калатином, рядом с другим предателем — Гофаноном. Все вместе вы возглавляли людей сосен, гулегов, вы натравляли на нас псов Кереноса. Я видел, как ты зарубил Гриниона Бычьего Наездника и Келин, одну из дочерей Милгана Белого, и я слышал, что ты напрямую ответствен и за смерть Падрака из Крайг-ат-Лита, — ты заманил его в ловушку, поскольку он все еще думал, что Корум дерется за нас…
Хисак по прозвищу Солнцекрад, помогавший Гофанону ковать меч Корума, сидел, привалившись спиной к алтарю; его левая нога была в лубках.
— Я видел, как ты перебил много наших людей, Корум, — проворчал он со своего места. — Мы все тебя видели.