«Новый Год я встречала одна. Я ни с кем не ссорилась, ни на кого не обижалась. Просто Марк дежурил. А без него мне ничего не надо, ни шампанского, ни громко стреляющих и вспыхивающих цветными звездными шарами ракет за окном. Я сидела в углу дивана, укрыв ноги пледом, и думала. Всё о том же. Как могло это со мной случиться, такая ведь глупость с моей стороны. Влюбиться во врача, сразу, с первого взгляда и с первых его прикосновений. Угораздило же Фильке вызвать скорую и отвезти меня в больницу. Ну, болит живот и болит, что такого. Ну, сильно болит. И не перестает. Но Филька, сволочь такая. Торчит тут, не только дневать, но и ночевать готов. Будто кто позволит. И как чувствует, только мне начинает нездоровиться, тут как тут. Вот и вызвал скорую. И отвез, всю дорогу за руку держал, будто я из машины с таким животом смогу выскочить. Конечно, в больницах я бывала неоднократно, но так, чтобы ночью, с животом, на скорой — в первый раз. Одна медсестра, толстая и сонная, позевывая в пухлый кулачок, заполняла медкарту, другая, с хорошенькой мордашкой и загорелая до шоколадности, а может, и от роду такая коричневая, брала у меня кровь на экспресс-анализ, с трудом, разумеется, нашла вену и очень больно в нее воткнулась. «Дежурный врач сейчас придет», — сообщила она, рассматривая меня с любопытством, словно им никогда не привозят по ночам красивых девиц. Я состроила ей рожицу, она хихикнула и ушла, унося с собой штатив с пробирками. Через открывшуюся дверь я заметила Фильку, сидящего в коридоре на стуле, свесив голову, то ли уснул, то ли горюет.
Живот продолжал болеть, но уже как-то тупо. Наконец доктор явился, с шумом распахнул дверь и устремился к кушетке, где я терпеливо лежала, прислушиваясь к своему нутру. Не здороваясь, присел рядом на стул, задрал мне кофточку и наполовину стащил джинсы, и стал мять совершенно безжалостно мои бедные кишочки, печенку и всё остальное. Всё так жестко и бесцеремонно. Но я заметила при этом, что он слегка смутился и избегал смотреть мне в лицо, не иначе, я тоже поразила его своей изысканной красотой. Но зато я на него смотрела. С той первой секунды, как только дверь открылась. А когда он начал меня мять и давить, я вообще уже не сводила с него глаз. Он мне безумно понравился, и решительной походкой с заметной хромотой, и густыми подвижными бровями, и чем-то недовольными быстрыми черными глазами, и выразительным, подвижным, хотя и тонким ртом. И я сразу всё поняла и сразу решила, что это навсегда. Потому что я еще никогда не влюблялась вот так, с ходу. Видимо, в эту минуту я сама себе мгновенно внушила, что влюбилась, и поэтому так и случилось. Самовнушение — опаснейшая вещь. Но разве я об этом думала?
«Здесь больно?» — в который раз он ткнул пальцем в правое подреберье. Я молчала. Так как вдруг поняла, что не больно нигде. Пока доктор усиленно мял мой живот, он словно откликнулся и перестал болеть. «У вас волшебные руки, всё прошло, вот только что, и вы лучший доктор на свете», — сказала я, пристально глядя ему в самые зрачки, в которых постоянно что-то вспыхивало, мерцало и гасло, менялось в секунду, таких глаз я в жизни не встречала. «Вы не первая, что об этом говорите, — усмехнулся он, — скоро я и вправду поверю, что колдун». Наконец, он смотрел мне в лицо, и в его глазах прыгали веселые чертики. «Это ваш молодой человек в коридоре спит?». Он повернулся к медсестре, которая наблюдала за нами с интересом, не иначе тоже влюблена была в доктора, еще бы! — быть рядом и не… «Скажи ему, чтобы домой шел. Девушка останется у нас, по крайней мере, до завтра. Надо еще анализ посмотреть, и утром на рентген запиши ее». Он повернулся ко мне. «А вы что радуетесь? Вам бы клизму надо сделать». «Ой! Не надо», — жалобно пискнула я. И мы оба рассмеялись. «Увидимся», — сказал он и вышел, а я осталась, ожидая переезда в палату, и счастливая, как никогда прежде. Потому что прежнее счастье забывается и задвигается куда подальше, когда возникает новое, еще невиданное и неслыханное. Когда-то я ведь чуть не влюбилась в Фильку, в тот миг, когда он вытащил меня прямо из-под колес автобуса. Он подумал, что я сама туда кинулась, а я не стала его разочаровывать, но тронувшийся влюбительный процесс внутри быстро остановила. Влюбляться во всех, кто тебя спасает, нонсенс. Меня спасали — от неудачливой любви, от провала в художественное училище, от кошмарной депрессии, да мало ли… Я сразу поняла, что Филька может быть замечательным другом, это было на нем написано, так и вышло.
В палате я лежала и упорно смотрела на дверь. Он пришел. Придвинул белое пластмассовое кресло, сел. Откинул одеяло и снова стал мять живот, поглядывая мне в лицо. «Не болит, значит, — констатировал он. — Что же это было? Аппендицит штука коварная. Но анализ крови хороший, лейкоциты в норме. Покажите язык… нормальный, розовый. А вообще, какие еще жалобы?». «Жалобы? — я кивнула. — Есть. Если вы уйдете, я буду жаловаться». Он внимательно смотрел на меня. Не знаю как долго. Вдруг оказалось, что мы с ним давно разговариваем. Вот о чем, я вспомнить потом никак не могла.