Но какой толк в размышлениях о давнем прошлом… Я покачивал в руке бокал и на мгновение в плескавшейся темно-ореховой жидкости колыхнулось лицо… которое я больше не увижу. Я залпом выпил и рухнул на диван.
* * *
Я ошибся. Я опять увидел ее. Конечно, в магазине, только уже в другом. Я так обрадовался. И мне было весело наблюдать, как ловко у нее получается, и в этот раз она ничуть не нервничала, и тем нравилась мне еще больше. Я ходил следом, но осторожно, стараясь не попадаться ей на глаза. Когда она уже благополучно миновала кассу, уплатив за маленький пакетик с орешками, и проходила через стеклянные раздвижные двери, раздался этот противный и знакомый писк, даже не писк, а свист. Охранник у выхода тут же подскочил и стал настойчиво теснить её обратно в магазин. Я не мог допустить ее унижения и провала, и мгновенно бросился к дверям. Я схватил ее за руку, оттолкнул дюжего парня (у меня карате черный пояс, и ловкости не занимать), мы вместе выскочили из магазина и побежали.
На счастье, подкатило свободное такси, и заполошные крики остались позади. Таксист покосился на нас в зеркальце и подмигнул. Мы ехали, я назвал свой адрес и всё косился на ее сумку — мне было интересно. Она заметила и крепче прижала сумку к себе, но лицо ее заметно порозовело. И вдруг громко назвала таксисту какой-то адрес. Тот согласно кивнул. Я запаниковал. Уйдет, и всё закончится. Где и когда мне удастся встретить ее опять. «У меня дома есть отличный кофе», — сказал я, глядя перед собой. Ничего. «И еще есть черствые булочки, тостер и полбутылки красного вина». Опять ничего. И вдруг она повернула ко мне свое лицо и чудные бирюзовые глаза сверкнули прямо на меня. «Отлично, — услышал я. — Я что-то проголодалась»
Неужели буду кормить ее черствыми булочками? Я попросил таксиста остановиться возле большого магазина и подождать несколько минут. Купил ветчины, свежего хлеба и коробку овощного салата. Когда прибежал обратно… сердце по-заячьи трепыхнулось — такси на месте не было. Какой я идиот. Она спокойненько уехала, и поужинает совсем в другом месте, разве нужен ей свидетель своей неудачи. Тут я услышал гудки и глянул в ту сторону. Мое такси меня ожидало, оно просто переместилось на несколько метров вперед.
Но ужинал я всё равно один. Она вдруг передумала ехать ко мне. Сказала, что совсем забыла, и ее ждут в другом месте. Так всегда говорят женщины, когда хотят отказаться. Пока я ходил за покупками, она, видимо, по-другому оценила ситуацию и решила, что… Лучше бы я ей предложил черствые булочки, чем вот так… Но телефон свой она всё же мне дала, как бы в утешение. И сказала, бросив взгляд на мой увесистый пакет и открывая дверцу: «Приятного аппетита…». Поиздевалась напоследок. Может, и номер телефона соврала. Но проверять я пока не хотел. Я всю жизнь предпочитал иллюзии.
Мама так и называла меня — иллюзионист. Правда жизни мне всегда была не нужна, она меня коробила. Мое детство прошло ужасно. Я был, можно сказать, на самом дне. Или, говоря правильным языком, имел среди сверстников очень низкий статус. Несмотря на имя Рембо, которое я себе придумал — вместо Рема, или Ромы — как меня называла мама. Чтобы повысить себе цену, звучного имени оказалось недостаточно, но я для заветного статуса был готов на многое.
Так, у меня стали появляться разные и ценившиеся среди одноклассников предметы: значки, блокнотики, ручки, яркие безделушки. Я ими щедро делился, ведь эти вещички мне ничего не стоили, они не принадлежали никому. Но однажды я едва не попался в книжном магазине, и больше заходить туда не рисковал. И быстро догадался о других источниках. Теперь я уже ничего не раздавал, я только брал.
Сосед по парте как-то увидел у меня ластик со знакомой картинкой, другой мальчик поднял с полу выскочивший у меня из пальцев маленький ножик и закричал: «Где ты его взял, это мой!». Мою сумку вытряхнули на пол… Ни о каком статусе больше речь идти не могла. Ни маме, ни директору я объяснить свои поступки не мог. Нашел и всё.
Меня перевели в другую школу. Чтобы я обрел новый и хороший статус. Но я уже не мог остановиться. И всё, что я «находил», я рассовывал дома по ящикам и углам, но мама обнаруживала, и разборки начинались по новой. Я не мог ничего объяснить. Мне просто сильно хотелось это делать, и последствия меня почему-то не слишком волновали, они только будоражили и создавали новые иллюзии: «а если я вот так… а если я здесь… а вот я возьму эту штучку… и никто не узнает, и мне ничего не будет…». Порой я действовал не спонтанно, а тщательно всё планировал. И тогда получал большее удовлетворение от результата, ощущение, что я могу всё. И эта иллюзия была самой лучшей и прекрасной. Я поменял еще две школы, но меня уже ничего не могло изменить.