После паузы раздались гудки.
За сегодняшний день Мона дважды слышала про «личное дело». Сначала дочь, потом муж. Оба ушли. Лиза, хоть известно, куда, к кому. А Виталий? Неужели возможно, что он сегодня не придет ночевать? За двадцать шесть лет такого ни разу не случалось. Неужели у него появилась другая… вот это представляется возможным менее всего. «Или я круглая дура, или…»
Мона в тоске металась по квартире, ставшей вдруг слишком просторной. Мельком глянула в зеркало и отвернулась. Собственное лицо стало на миг неприятным и ненужным. «Если у него есть другая женщина, то… зачем он позволил мне делать операцию? Зачем деньги дал?.. Нет, я не могу этого понять, я не в силах. Лолка, Лолка, где ты?.. Ты мне так нужна сейчас, сию минуту…».
Мона давно не испытывала такой радости, почти счастья, когда после нескольких длинных гудков Лола откликнулась — знакомым, родным в эту минуту как никогда, слегка застуженным хриплым голосом.
Захлебываясь в словах, слезах и всхлипах, Мона кое-как втолковала подруге о свалившихся на нее несчастьях. Лолка терпеливо слушала, иногда громко — казалось, что в самую трубку — сморкаясь и, видимо, мало что поняв и устав от сумбурных изъяснений, сказала:
— Ну, всё, хватит. Кажется, я поняла… хотя не совсем… Я завтра зайду, вечером…
— Как завтра, как вечером?! — взвизгнула Мона. — Сегодня, сейчас… — застонала она, — ты мне так нужна, я не доживу до завтра… — Мона горестно всхлипнула и Лолка сжалилась.
Через час она уже звонила в дверь. Вошла, укутанная до самого красного шмыгающего носа в большущий полосатый теплый шарф, долго его разматывала, потом долго снимала замшевое пальто и высокие, с цветными аппликациями по моде, сапоги, наконец, прошла в кухню и села на свое постоянное место, у окна. И только теперь глянула на Мону.
Мона к приезду подруги спешно подпудрилась и подкрасилась, убирая с лица следы недавнего слезного отчаянья, и тщательно подмазала мейк-апом синие пятна возле скул. В голове у нее сейчас всё смешалось: то ли обсудить с Лолкой свое новое лицо, то ли говорить про подлого Витика, — к приезду Лолки Мона точно уже поняла, что муж совершил подлость, и с чего начинать, она не знала.
— Чаю дай, — сказала Лола. — Видишь, какая я… И коньячку, если можно.
— Можно, конечно, можно, и даже нужно!
Мона бросилась включать чайник, потом к шкафчику за рюмками и за бутылкой — о, еще есть почти половина! — положила в вазочку малинового варенья, нарезала лимон, поставила на стол печенье и чайные чашечки из прозрачного белоснежного фарфора… и после всех этих действий села напротив, избегая наблюдающих глаз подруги.
— А что… — раздумчиво произнесла Лола. — Ведь неплохо получилось. — Она отпила глоток коньяку, вдруг громко чихнула и, вытирая платочком нос и покрасневшие глаза, добавила, — ну, просто класс!
Мона просияла, но только на миг, и сникла.
— Хватит кукситься, давай, бери свой сосуд… За нашу красоту!.. До дна! А теперь докладывай всё снова и по порядку: кто, куда, когда и почему.
… Когда всё было рассказано, уже без стенаний и всхлипов — притом оказалось, что и рассказывать было особенно нечего: он мне, я ему, а он… а я… а он оттуда… да не знаю я, откуда! — Мо-на, наконец, задала тот вопрос, который более всех других вопросов ее мучил.
— Скажи, Лола… Почему Витик согласился на мою операцию? Если у него кто-то есть… Хотя я не могу поверить, но все же, а вдруг… Почему деньги дал?! Я этого совершенно не в состоянии понять… А ты понимаешь?
— Я? Да. Вполне. Начнем с того, что «кто-то есть». Я дважды встречала твоего Витика с дамой. Один раз возле кафе, но не знаю, входили они или выходили, или проходили просто мимо, лично я проезжала по этой улице в шикарной машине… — Лола сделала паузу, чтобы подруга оценила данный интересный факт ее жизни. — А второй раз… он с этой же дамой перешел на другую сторону улицы… Я думала, случайно совпало, что перешел, теперь полагаю, что он меня узрел…
— А когда это было? Среди дня или…
— Среди дня, среди белого. Рабочего, заметь, дня. Только не начинай пудрить мне извилины, что он с сотрудницей, типа по производственным дела-а-ам… Знаем мы эти дела. Заметь еще, что дама сия видная была, такая, с ног до головы при модном прикиде, не хухрышка-замухрышка! Так что, ушел твой драгоценный, судя по мной увиденному, именно туда, к ней!
— А что же ты, Лол, мне ничего не говорила? Как ты могла? — возмутилась Мона.
— Как могла? — Лола некоторое время смотрела на Мону странным взглядом. Мона опустила глаза, стала вертеть в руке беленькую чашечку. После Лизиного рассказа… Лолка имела право на месть, хоть маленькую, хоть большую.