Умри смеясь
«Что там написано?»
Мы стояли под звездами на Грэнд-сентрал,[75] или, по крайней мере, я так думал — я бы скорее смог закинуть ноги за уши, чем задрать голову и увидеть, что там наверху.
«Что там написано?» — повторил Бруно, пихая меня локтем в ребра, пока я приподнимал подбородок, пытаясь разглядеть расписание. Верхняя губа у меня отделилась от нижней, чтобы освободиться от тяжести челюсти. «Ну же», — торопил меня Бруно. «Не гони лошадей», — ответил я ему, с открытым ртом у меня получилось что-то вроде «Еаи-ашаей». Я едва разобрал цифры. «Девять сорок пять», — сказал я. Точнее, «Деить-орокять». — «А сейчас который час?» — спросил Бруно. Я перевел взгляд на свои часы: «9.43».
Мы побежали. Нет, не побежали, а стали двигаться так, как могут двигаться два старика с изношенными суставами, пытаясь успеть на поезд. Я был впереди, но Бруно наступал мне на пятки. Затем он придумал, как ускоряться, неописуемым образом размахивая руками, и оттеснил меня. Мгновение я просто двигался по инерции, пока он, если можно так выразиться, мчался наперекор ветру. Я сосредоточился на его затылке, но вдруг он неожиданно исчез из поля зрения. Я обернулся. Бруно мешком лежал на земле, один ботинок с него слетел. «Беги!» — закричал он. Я растерялся, не зная, что делать. «Беги!!!» — снова завопил он. И я побежал. А через пару секунд Бруно уже снова оказался впереди, срезав угол. Он несся, неистово размахивая руками, в одной из которых держал ботинок.
«Платформа 22, посадка заканчивается».
Бруно помчался к ступенькам, ведущим на платформу. Я бежал прямо за ним. Мы наверняка бы успели. И что? Неожиданно Бруно резко остановился перед самым поездом. Я не успел затормозить, на всей скорости пронесся мимо него и заскочил в вагон. Двери за мной захлопнулись. Он улыбнулся мне через окно. Я стукнул кулаком по стеклу.
«Черт тебя подери, Бруно!» Он помахал рукой. Он знал, что один я бы не поехал. Знал и то, что ехать я должен. Один. Поезд тронулся. Губы Бруно зашевелились, и я попытался прочитать по ним, что он говорит. «Ни», — сказали его губы и замерли. «Что „ни“? — хотелось крикнуть мне. — О чем ты?» И он продолжил: «Пуха». Поезд отошел от вокзала и устремился в темноту.
Через пять дней после того, как пришел коричневый пакет со страницами книги, которую я написал полвека назад, я ехал забрать книгу, которую написал полвека спустя. Можно сказать по-другому: через неделю после смерти сына я ехал к нему домой. Так или иначе, я был один.
Я нашел место возле окна и попытался перевести дыхание. Мы мчались по туннелю. Я прислонился к стеклу, на котором кто-то нацарапал: «Классные сиськи». Невозможно было не поинтересоваться: чьи? Поезд вынырнул навстречу дождю и тусклому свету. Первый раз в жизни я сел на поезд без билета.
На станции «Йонкерс» в купе вошел мужчина и сел рядом со мной. Он достал книгу в мягкой обложке. У меня заурчало в животе. Я ничего еще не ел, если не считать кофе, который утром выпил с Бруно в «Данкин донатс», — было очень рано, и мы оказались первыми клиентами. «Мне один пончик с вареньем и один с сахарной пудрой», — заказал Бруно. «Дайте ему один пончик с вареньем и один с сахарной пудрой, — сказал я. — А я выпью маленькую чашку кофе». Продавец в бумажном колпаке помедлил. «Будет дешевле, если вы возьмете среднюю», — сказал он. Боже, благослови Америку. «Хорошо, — согласился я. — Давайте среднюю». Продавец отошел и вернулся с кофе. «Дайте мне глазированный и с баварским кремом», — еще попросил Бруно. Я уставился на него. «А что такого?» — спросил он, пожимая печами. «Дайте ему с баварским кремом», — вздохнул я. «И ванильный», — вставил Бруно. Я раздраженно оглянулся на него. «Меа culpa.[76] Ванильный». — «Иди садись уже», — буркнул я. Но он не уходил. «Садись!» — «Лучше пусть будет жареный пирожок», — сказал он. Пончик с баварским кремом исчез мгновенно. Потом Бруно облизал пальцы, взял пирожок и проверил его на свет. «Это пирожок, а не бриллиант», — сказал я. «Он черствый», — пожаловался Бруно. «Все равно ешь», — сказал я ему. «Поменяй его на яблочный со специями».
Город остался позади. С обеих сторон простирались зеленые поля. Вот уже несколько дней не переставая шел дождь.
Много раз я представлял себе, где живет Исаак. Я нашел это место на карте. Однажды даже обратился в справочную и поинтересовался, как с Манхэттена добраться до моего сына. Я мысленно представлял себе весь свой путь, каждую деталь. Счастливое было время! Я бы приехал с подарком. Возможно, с банкой варенья. Мы бы не стали особенно церемониться. Для этого слишком поздно. Может, покидали бы мячик на лужайке. Я не умею ловить мяч. Бросать, честно говоря, тоже. Так что? Мы бы поговорили о бейсболе. Я слежу за матчами с тех пор, как Исаак был еще мальчиком. Когда он болел за «Доджерс», я болел вместе с ним. Я хотел видеть то же, что видит он, и слышать то же, что он слышит. Я старался быть в курсе современной музыки, насколько возможно. The Beatles, The Rolling Stones, Bob Dylan Lay, Lady, Lay — не нужно много ума, чтобы в этом разобраться. Каждую ночь, возвращаясь с работы домой, я заказывал у мистера Тонга какую-нибудь еду, доставал пластинку из конверта, опускал иголку проигрывателя и слушал.