И если сначала Анхельм ощущал лишь раздражение и злость, то в этот момент он почувствовал, как глаза застилает багровый туман слепой ярости, жажды крови, а в голове остается только желание нарезать всех тонкими ломтиками.
- Ах вы суки паскудные! - прорычала Рин. - Ну, молитесь сами себе, ублюдки!
То, что последовало за этим, Анхельму казалось чем-то нереальным и иррациональным. Нет, он знал, что страх расширяет границы физических возможностей человека, но чтобы настолько...
Любой из противников мог вбить Рин по пояс в землю, как колышек, если бы смог дотянуться до нее. Но она была недосягаема. Реакцию девушки можно было сравнить со змеиной: будто кобра, она выскальзывала из-под ударов, парируя и жаля в ответ. Атаки приходились точно в самые уязвимые места: позвоночник, шея, солнечное сплетение, виски, и один за другим здоровые бугаи падали на землю.
Через какие-то секунды Рин осталась стоять одна в круге из тел. Багровый туман перед глазами рассеивался, руки задрожали, и ноги подкосились. Девушка, сильно покачнувшись, едва не упала на месте. Камень выпал из ее руки на голову поверженному противнику. Сжимая обломок трубы, Рин медленно побрела к баракам. Анхельм, отходя от шока, осознал, что только что она добавила себе проблем.
Рин не удалось уснуть этой ночью, она до утра пролежала в полудреме, прислушиваясь к каждому шороху и словно ожидая нападения.
Глава 8.4.
В один день рутина была разрушена: всех арестантов согнали вместе, затем погрузили в обозы и повезли куда-то. Когда женщина-страж тщательно обыскала Рин на выходе и сообщила, что их везут на обследования в госпиталь, девушка слегка расслабилась. Анхельм, словно выдернутый из жуткого сна, снова смог вздохнуть и разграничить ее разум и свой.
«Нас везут в госпиталь? Зачем? Откуда такая забота об арестантах?»
Он - или Рин? - прислушался к болтовне двух арестанток, которые были на этом руднике не первый год. Из их бестолковой речи он смог понять, что всех заключенных каждые полгода привозят в госпиталь на обследование. Затем он напряг память и вспомнил из уроков истории, что одной из реформ Ивении Маринейской было основание госпиталя для арестантов и издание указа об обязательном обследовании каждые полгода. Сделано это было затем, чтобы избежать вспышек болезней и снизить смертность на рудниках. Здоровые рабы приносили гораздо больше пользы, чем слабые и больные.
Рин сидела спокойно, однако нахохлилась, словно филин. Попытки соседок заговорить с ней провалились, и вскоре от нее отстали. Мерный перестук колес успокаивал ее, и девушка понемножку проваливалась в сладкую дрему.
Грохнувшие разом гром, пальба и визги девушек вырвали ее из сна и подкинули на лавке. Мгновение она соображала, где находится и что происходит. Снаружи донеслись звуки драки: оружейные залпы, звон мечей, ржание лошадей, свист и разбойничье улюлюканье. Фургон вдруг встал и закачался, Рин вместе с еще одной женщиной полетела на пол, больно стукнувшись головой. Рыжая девчушка лет шестнадцати пробралась к маленькому зарешеченному окошку, едва не наступив в суматохе на голову Рин.
- Головной опрокинули! - сообщила она. - Там засада! Разбойники! Много!
Рин заскрежетала зубами. Они находились в закрытом железном фургоне, закованные в наручники. Кандалы слишком крепкие. Либо попытаться открыть их отмычкой, либо пробовать вытащить руки. Звуки битвы приближались, казалось, кричат уже в соседнем фургоне.
- Девоньки, не хочу помира-ать! - заголосила одна из арестанток.
- Молчи, дура! Может, сбежим! - огрызнулась другая, у окошка. У Рин на этот счет было свое мнение.
- Ты, - обратилась она к девчонке у окна, - зажми мои наручники меж коленей, я попробую выдернуть руку!
Та послушно подскочила к ней и сжала так, что Рин охнула.
- Не руку, а наручник!
Анхельму показалось, что Рин ободрала руку до мяса: боль была такая, что аж в глазах потемнело. Девушка ругалась, как портовый грузчик, рука нестерпимо горела. Стараясь не обращать внимания на боль, она вырвала с помощью цепи от оков торчащий из пола гвоздь и по очереди освободила всех женщин. Затем она стала бить ногами в двери фургона, но те не поддавались.