То ли усталость сказалась на ее внимательности, то ли постоянное напряжение, но слышала и видела Рин все хуже и хуже. В ушах у нее зашумело, в глазах стало темнеть, однако шаг девушка не сбавляла. Впереди между деревьями показался просвет, и Рин, обрадовавшись, побежала туда. Едва она достигла маленькой полянки, заросшей заячьей капустой и папоротником, и вышла из-за деревьев, как земля под ее ногами рухнула, и она со всего маху упала на твердый пол. От боли она даже не могла вздохнуть несколько секунд. А затем где-то наверху послышался свист натянутой веревки, и раздался оглушительный медный звон.
- Вега, беги! - заорала Рин, с ужасом понимая, что угодила в ловушку. - Беги!
Топот ног достаточно ясно дал понять, что девчонка побежала прочь со всей доступной ей скоростью. Рин огляделась и поняла, что находится в очень глубоком и длинном рве, выстланном по стенам абсолютно гладким камнем. Словно в колодец угодила... Выбраться оттуда у нее не вышло бы при всем желании.
Поэтому она села и принялась ждать, экономя силы.
За ней пришли очень быстро.
- Я могла бы догадаться... - устало выдохнула Рин, глядя на надоевшую ей до тошноты физиономию Гвинета Родемая.
Позднее, когда вся история с воспоминаниями кончилась, Рин долгое время не могла убедить Анхельма, что, хотя когда-то ей пришлось несладко, сейчас-то все с ней в порядке, а потому не надо смотреть на нее так.
Но Анхельм не мог успокоиться. Он вообще слабо представлял себе, как можно вынести подобное и не свихнуться.
Рин волокли по земле, связанную по рукам и ногам и для пущей надежности завернутую в мелкие рыболовные сети. Пару раз она стукалась головой о корни деревьев и ненадолго теряла сознание. Ее приволокли в мрачную сырую камеру с каменным полом и малюсеньким зарешеченным окошком, ударили пару раз в живот и бросили в угол. У нее болело все тело, были нарушены зрение и слух. От полученных ударов Рин тошнило, и Анхельм только надеялся, что никакие внутренние органы не повреждены.
Она лежала на грязной, пожухлой соломе, не делая попыток освободиться. Анхельм кричал на нее, пытался достучаться до ее разума, заставить двигаться, понимая, однако, бессмысленность своих усилий... Он знал, что с ней сейчас сделают и совсем, совершенно не хотел это перенести. А Рин, казалось, потеряла ко всему интерес. В ее мыслях крутилась какая-то песенка, вместо страха ею овладело безразличие.
Когда распахнулась дверь и в камеру вошли, она даже не дернулась. Стражи грубо обыскали ее, распутали и силой подняли на ноги. Рин стояла, низко опустив голову. Ее прекрасные длинные волосы сейчас спутались, покрылись слоем грязи и свисали плетьми, закрывая обзор. Потом она увидела сапоги со шпорами прямо перед собой. Ее лицо грубо подняли за подбородок. Во взгляде холодных фиалковых глаз капитана Родемая горела ненависть и плохо скрываемое веселье, оттого что враг наконец-то угодил в ловушку.
- Попалась! Я же говорил, что ты от меня не уйдешь.
- Значит, это ты организовал нападение на обоз, - она не спрашивала, а утверждала. Родемай медленно кивнул, продолжая сверлить ее взглядом.
- Я хочу знать, где мои письма, и хочу знать это сейчас.
Рин слабо улыбнулась.
- Я же сказала, на дне морском, - проворковала она. - Ты задницей меня слушал?
Ох, вот это было зря! От резкого удара по щеке словно искры из глаз посыпались. Она поморщилась и сплюнула кровь.
- Не дерзи мне! - заорал он, больно сжимая пальцами ее подбородок и шею. - Твоя судьба полностью в моих руках! Я хотел заботиться о тебе! Я предлагал тебе деньги, власть, свою постель! Тебе надо было лишь раскрыть мне, где письма!
- Я же сказала... - прохрипела она.
- Ничего ты не сказала. Но сегодня ты заговоришь, клянусь. В пятую комнату ее!
На дыбе Рин не сказала ничего, лишь упрямо сжимала зубы едва ли не до хруста и молчала. Палач Гвинета постепенно переходил к более изощренным орудиям пыток.
Когда раскаленные прутья стали хлестать ее по спине, девушка кричала, пока не потеряла голос. Она проваливалась от боли в обморок, а ушат ледяной воды вырывал ее из желанного забвения, и зверства продолжались. Когда ей по очереди сломали все пальцы на руках и ноги, у нее не осталось даже сил на крик.
Едва слышным стоном Рин клялась, что бутылки с письмами выбросила в воду, едва только первые залпы ударили по «Джиневре». Но Родемай не верил.