Карета покачнулась и остановилась. Анхельм дождался, пока кучер откроет дверцу, вышел и сладко потянулся. Следом за ним на холодную улицу выбрался сонный келпи. Мужчины выгрузили багаж из кареты и понесли к дому. Поднявшись по невысокой парадной лестнице, Анхельм постучал в дверной молоток, и спустя пару минут ему открыл Тиверий.
- Пресветлая Сиани! - выдохнул дворецкий. - Сынок! Вернулся! Адель! Иди сюда скорее, Анхельм вернулся!
На его оклик сбежались все домашние. Как обычно, Адель стала причитать, Милли заплакала, Тиверий молчал, будто рыба. А сам герцог сгреб все свое небольшое семейство в объятия, положил голову на макушку названной матери и долгое время наслаждался их присутствием, с удивлением осознавая, насколько же сильно он по ним соскучился. Да, права была принцесса Фиона: родители - не те, кто родил, а те, кто вырастил и вложил часть своей души в ребенка.
- Фрис! Святые боги! И вы здесь, как это хорошо! - неожиданно радостно поприветствовала его Адель и прижала к широкой объемной груди. Келпи немного неуклюже обнял ее и мягко отстранился. Сдержанно улыбаясь, он пожал руку Тиверию и приголубил Милли, утиравшую слезы радости платочком.
- Сыночек мой, родненький... - причитала Адель, снова прижимая Анхельма к себе и ведя его в гостиную. - Устал с дороги?
- Страшно! - улыбнулся герцог.
- Пойдем присядем, не могу я долго стоять. Спина болит.
- Снова?
- Неделю назад было семь лет как Юргена не стало. Мысли, мысли... Вот и схватило.
- Подожди, снег сойдет, дорога высохнет, и отправлю вас всех на воды, - пообещал Анхельм.
Они прошли к диванам в дальней части холла, где горел камин и было тепло. Адель села на диван и потянула за собой Анхельма, а Тиверий стал менять прогоревшие дрова на новые.
- Родимый мой, как давно тебя не видела! Будто вечность прошла. Какой ты загорелый! Точно пшеница стал. А с волосами что сделал, негодник?.. - мягко спросила Адель, наглаживая руки названного сына, и Анхельм смущенно засмеялся, тряхнув темными прядями. - Ты теперь на отца похож. Тиверий, ну погляди! Вылитый Вольф! Копия!
Тиверий покивал, продолжая возиться с камином.
- Надоело, мам. Захотел вот... - тихо ответил он, усаживаясь рядом и с сыновней нежностью целуя пухлые ее руки, покрытые мозолями от кухонных ножей, чуть шершавые от бесконечных хозяйственных работ, но самые родные на свете. - Я так страшно по тебе соскучился! Отец, хватит там копаться, иди сюда! И ты, Милли, тоже! Мои вы родные...
Фрис стоял у книжной полки с таким видом, словно чувствовал себя лишним при этой сцене воссоединения семьи.
- Сынок, прости, что спрашиваю, прости, что раны свежие тереблю, но... Как ты держишься? - спросила Адель, с тревогой вглядываясь в глаза названного сына.
Анхельм на мгновение замешкался с ответом, и Адель продолжила, не дав ему уточнить.
- Ах, пресветлая Сиани! Когда я узнала, у меня так сердце заболело! Ох, боги несправедливы - забирать такую добрую душу! Она такая хорошая была, такая добрая... - всплакнула мадам Пюсси и прижала платок к глазам. - Будто еще вчера ее видела. Теперь вот... кажется мне. Каждый день во сне ее вижу, на улицах встречаю средь людей. Гляну - лицо ее, моргну - не она вовсе. Я уж и в храм ходила, и о спокойствии ее молилась, да все не помогает... Бедняжечка Рин...
Анхельм изменился в лице, не понимая, о чем вообще говорит Адель. Взял ее за руки и вгляделся в глаза.
- Мам, подожди. Ты о чем?
- Ой, сыночек... Милли, принеси газетку-то.
Девушка побежала в коридор, порылась в стопке сложенных газет и принесла Анхельму. Тот взял ее в руки, уже догадываясь, что увидит. На первой странице громадный заголовок: «Легендарная убийца Рин Кисеки мертва». Под ним - фотография левадийского качества с изображением королевского зала, где проходил показ. На полу - Рин с огромным кровавым пятном на груди. Рядом с ней - Кастедар, чье лицо плохо пропечаталось, и тот самый руководитель операции... Глаза Анхельма затуманились, сцена возобновилась в памяти ярко и отчетливо, до мельчайшей детали: Рин бежит к нему, ее тело жалят выстрелы, но она не обращает внимания. На ее пути вдруг вырастает Кастедар со зловещей ухмылкой на бледных, словно бескровных губах. Рин тянет к нему руки и кричит «помоги», а он выстреливает ей прямо в грудь. Кулаки герцога заныли, он вспомнил, как ударил демона по лицу, как ему хотелось медленно разорвать его на кусочки...