- Вот ведь вцепилась! - улыбнулся герцог. - Работаю я. Много и упорно. Я занят целыми днями, ни минутки свободной нет. С утра ко мне приходят все, кто на меня работает, и я решаю их проблемы и вопросы. После обеда приходят просители из числа горожан, и я разбираюсь с их проблемами.
- А почему я никого не видела?
- Потому что спала. Когда ты приехала, я распорядился, чтобы ко мне приезжали только с утра. Так сказать, взял отпуск.
- Работать в отпуске? Это что ж за отпуск такой?
- Милая, хочешь многого достичь - привыкни жертвовать отдыхом. Без меня дела в Соринтии не делаются, я же не только герцог, я еще и министр финансов.
- Ну так возьми помощника.
- Хочешь, чтобы дело было сделано, как надо, - сделай его сам. Когда действительно нужно, меня заменяет дядя.
- Ты говорил, что он ученый, так?
- Да. Он профессор химии. Открыл многие химические элементы, систематизировал их по классам. Каждый год он устраивает конкурс среди молодых талантов и предоставляет гранты на бесплатное обучение в институте естественных и технических наук. И два месяца в году он преподает для них курс химии. В его честь назван факультет в Кастане, в Кандарине ему поставили памятник при жизни. Он, вообще-то, великий человек, мой дядя.
- Значит, у вас семья ученых?
- Ну, не совсем вся семья. Мой папа был профессором, доктором математических наук, а мама - художницей. Помнишь ту картину моего дедушки? Она часто выставлялась в Лилли, в Большом музее искусств.
- Я там только один раз была, на выставке Ференса Луарье. Мне очень нравятся его картины. Такие нежные светлые краски и интересные сюжеты.
- Я готов спорить, что ты не заметила в моей библиотеке две картины его кисти, - довольно улыбнулся Анхельм. - «Пробуждение в Лунном лесу» и «Королевство бабочек». Рин, чем больше я тебя узнаю, тем больше удивляюсь. Ты вся соткана из противоречий. Ты интересуешься архитектурой, театром и живописью, придумываешь фасон и шьешь кружевное белье, крутишься часами перед зеркалом в платьях всех видов, а потом надеваешь штаны, с ног до головы обвешиваешь себя оружием и готова остаться жить в музее военной истории. Ты можешь без содрогания смотреть на труп и при этом... есть сладости.
- Когда это такое было? - удивилась Рин, не зная, захохотать или возмутиться.
- Ну, о трупе я образно предположил. Я как вспомню твое ледяное спокойствие, когда смотритель музея хлопнулся передо мной, аж дрожь пробирает.
- Я же солдат, чего ты хочешь? Чтобы я от вида крови и при слове «жопа» в обморок падала?
- Ну, не утрируй... - смутился он.
- Я и так страдаю, что мне приходится при тебе следить за языком. Знаешь, от скольких любимых фразочек я отказалась ради тебя? Ты не представляешь, какие это жертвы!
Анхельм засмеялся и потянул ее на себя, обнимая крепче. А Рин, оказавшись на нем, все продолжала:
- Почему-то все считают, что раз женщина, то не должна ругаться. То есть вот как башку чью-нибудь снести - так ничего, а как выругалась, так сразу начинается «ты же женщина».
- Ругайся, сколько хочешь, слова больше не скажу. Что о тебе будут думать люди - другой вопрос, - улыбнулся он. - Все, я о себе много рассказал, теперь твоя очередь. Рассказывай о своей семье.
Рин с сомнением посмотрела на него, высвободилась из объятий и села в постели. За окном едва-едва посветлело, наручные часы показывали четыре утра. Рин потеребила пообтрепавшийся кожаный ремешок и подумала, что пора его заменить.
- Рин? Рассказывай о родителях.
- Не то чтобы я очень хотела, - призналась она. - Почему родители?
- Дети - это отражение родителей, я считаю.
- Не в моем случае, - мягко улыбнулась Рин и, вздохнув, стала рассказывать. - Моя мама работает швеей, ее зовут Харуко. Ее имя значит «дитя весны». О ней я тебе рассказывала. Отец... Папу звали Кейширо. Я абсолютно не помню, что значит его имя, но значение хорошее. По-моему, они только со мной не угадали. «Неприветливая». У аиргов есть традиция. Ребенка называют тем именем, какое первое произнесет мать после родов. Считается, что при родах мысли матери вкладываются в характер ребенка. Без курьезов, конечно, не обходилось... Мама рассказывала, что когда она взяла меня в первый раз на руки, я скорчила такую рожицу, что мое имя само собой произнеслось. В общем, не знаю, о чем там думала моя матушка, когда меня рожала, но явно не о бабочках и свежем ветре!
- О пирожных наверняка думала.
- Вот она, разгадка тайны, почему я так люблю сладкое! - засмеялась Рин. - А я-то голову ломала.