Теперь сна не было ни в одном глазу.
Жекины ботинки стояли у входной двери – два комка грязи. Оля взяла их, чтобы нести в ванную – они показались ей неподъемно тяжелыми; загадка скоро разъяснилась: вытаскивая стельки, она чуть не выронила себе на ноги две металлических пластинки – одну за другой.
– Бли-ин... Это что еще такое?
Ясно, что за два часа ботинки не высохнут, и Жеке придется идти в школу в кроссовках...
Шубин мешал ей. Мешал больше, чем неудобно стоящий шкаф; зря она пригласила бывшего мужа зайти в квартиру. Непонятно, что на нее нашло, что за благие намерения... Объяснить Шубину его задание она могла бы и на нейтральной территории.
И еще – ей было стыдно за ту истерику в машине. Развезло. Раскисла. Укатал ее этот маленький негодяй.
– Что ты стоишь на дороге? Сядь куда-нибудь, я сейчас кофе сварю...
Он сел на табуретку – но уместнее от этого не стал.
– Что ты расселся посреди кухни? Как я пройду?
Оле хотелось пересадить его куда-нибудь еще. А лучше – выставить в коридор. Сослаться на усталость и перенести встречу на завтра. А тут еще и брошенные бигуди валялись на стуле горкой каких-то доисторических костей...
Но Шубин нужен ей. Нет худа без добра – Женькин фортель естественным образом свел ее с бывшим мужем.
Собеседование – в Варшаве! – назначено на девятнадцатое мая. Осталось ровно тридцать девять дней, из которых нельзя терять ни одного. Предстоят очереди, очереди, беготня. Шубин возьмет на себя черновую часть работы... и еще квартира, будь она неладна. Квартиру придется оценивать и продавать, это ясно как божий день...
– У тебя кофе убежало, – сказал за ее спиной Шубин, и она с удивлением увидела, что размышляет, глядя в совершенно пустую джезву. Что белая плита стала коричневой, а горелка, залитая первоклассной «Арабикой», захлебывается и шипит.
– Убежал, – сказала Оля раздраженно. – Кофе – мужского рода. Убежал.
Он слушал монотонный Ольгин голос, разглядывая лист ватмана с нанесенной на него «сеткой» оставшихся до собеседования дней.
– У тебя как в новом паспорте написано – «Шубин» или «Шубін»? А заграничный паспорт у тебя просрочен?! Немедленно продлевай! Да, еще сфотографироваться, вполоборота, чтобы левое ухо было полностью открыто и безо всяких украшений...
Дима механически потрогал собственное ухо. Какие, интересно, тут могут быть украшения...
– Говорят, что копии можно нотариально не заверять, – буднично продолжала Ольга, – но Сима советует все-таки заверить. Опять-таки переводы на английский – часть сама переведу, а часть Боря сделает за бутылку, я договорилась. Медосмотр стоит сто баксов, семьдесят за интервью, то есть собеседование с вице-консулом, еще тридцать – за визу. Может быть возня со справкой об отсутствии судимости... Копии сделаем сами на компьютере. Да, еще сфотографироваться... На квартиру приготовить документы, оценить на бирже, справку тоже скопировать и перевести... Маклера зовут Антонина Федоровна, она уже приводила двух покупателей смотреть квартиру... Пока просим двадцать тысяч, но, возможно, придется уступать, сейчас квартиры подешевели... Продавать будем сразу после девятнадцатого, как только получим визу...
– Квартиру? – механически спросил Дима. Сонная дымка лопнула, будто пробитый иголкой шарик.
Ольга вздохнула. Села напротив, вытирая полотенцем и без того сухие руки:
– С Симой договорено. Нас там ждут.
Дима смотрел на нее с таким ужасом, как будто ему предлагали продать собственный глаз.
– С квартирой так и так надо было бы что-то решать, – сказала Ольга мягко. – Ну... ты понимаешь.
Дима молчал.
Раньше он старался об этом не думать. О том, что будет, когда вернется из командировки Вовка, и ему, Диме, надо будет искать жилье. И что квартира, в которой он вырос, к которой привык, станет разменным товаром. И что обойтись без этого никак нельзя.
– Нам нужны деньги, – сказала Ольга жестче. – Оплатить интервью, медосмотр, билеты... Кстати, ищи покупателя на машину. Желательно поскорее, но не продешеви. И, кстати, сфотографироваться...
Дима молчал.
Оказывается, Ольга уже успела оценить квартиру.
Такая бешеная деятельность...
Если бы не этот Жекин финт – он узнал бы об их отъезде? Вообще – узнал бы?
Под его взглядом Ольга занервничала:
– Шубин... Я так и так собиралась тебе звонить. Если бы не этот Жекин финт – позвонила бы завтра или послезавтра. Понимаешь? Блин, сколько народу зубами выгрызают эту грин-карту, а ты смотришь на меня, как будто тебя мешком прибили!
Ольга поднялась, снова взялась за мытье плиты; плескалась вода в раковине.
– А если... – Дима запнулся.
Ольга обернулась от плиты. Медленно опустила выпачканные кофейной гущей руки:
– Шубин... Не надо, пожалуйста, усложнять. Ты поможешь мне здесь, я помогу тебе там. Все.
Дима узнал это «все». После такой точки в разговоре доказывать что-либо обычно бывало бесполезно.
Она уже все решила.
Триста раз решила. И не остановится на полпути. Кажется, именно это называется «целеустремленность».
Ему вдруг сделалось страшно.
– И ты не боишься...
– Боюсь, – Ольга снова вытерла руки, хотела закурить, но одумалась, отбросила сигарету. – Боюсь, что ЗДЕСЬ меня выкинут с работы, и придется идти на базар торговать трусами. Боюсь, что Жека заболеет, а у меня не хватит бабок, чтобы его вылечить... Боюсь остаться старухой, больной и на тридцати гривнях пенсии... А ты не боишься?
– А там? – спросил Дима после паузы.
– ТАМ, – Ольга пощелкала зажигалкой, – там Симка, она уже все сделала. Мы договорились еще в прошлый мой приезд... Уже есть работа, квартиру снимем – легально... Через пару месяцев машину купим. А через пару лет вы мне оба – и ты и Жека – спасибо скажете. Так что не тормози, пожалуйста, Шубин...
Дима вдруг представил себе, как горят мосты над Днепром. Мост Метро, мост Патона, Пешеходный... Даже маленький парковый мостик возле стадиона «Динамо» – и тот горит, не оставляя дороги назад...