Он стал ловить себя на том, что вместо оговоренных сорока пяти минут его уроки с Оксаной растягиваются на час, полтора, два. Совершенно естественно и без напряжения; после занятий он усаживал ее пить чай, суетился на маленькой Вовкиной кухне, а Оксана застенчиво вытаскивала из сумки то пару яблок, то пачку печенья.
Она полюбила возиться с Малдером и Скалли, сажала их на глобус, позволяла бегать по своим плечам; так получилось, что поход на Птичий рынок совпал с разговором об отъезде.
Оксана пришла, как обычно, в десять; они позанимались – с удовольствием, часа полтора – а потом Дима вспомнил, что сегодня воскресение и можно нести мышей на базар.
Продать, удивилась Оксана, зачем? Такие славные мыши… Все равно придется куда-то их девать, сказал Дима, ведь я ведь через пару месяцев уезжаю. Уезжаете, вздрогнула Оксана, куда?!
В Америку, сказал Дима, уже понимая, что совершает ошибку. Наверное, это известие надо было придержать. Или сказать по телефону. Или вообще не говорить пока, мало ли еще могло случится, может быть, Оксана сама охладела бы к этим урокам…
Она стояла – жалкая, бледная, будто пораженная громом.
Это не страшно, сказал Дима. Я договорюсь с хорошим педагогом, вы будете ходить к ней, это очень милая женщина…
Оксана молчала.
А пойдемте со мной на Птичий рынок, предложил Дима, как будто пытаясь искупить какую-то свою несуществующую вину. У вас есть время?
Оксана молча кивнула. Убрала в футляр свою скрипку; футляр был тот еще, наверное, Димин ровесник.
Дима чувствовал себя идиотом.
Из футляра вылетела упитанная желтенькая моль; Дима механически захлопал в ладоши, но насекомое не далось. Сгинуло где-то в недрах Вовкиной квартиры; а ему, Диме, что за забота. Пусть жрет остатки Вовкиных ковров, побитых многими поколениями прожорливых насекомых; ее детенышам не добраться до Диминого свитера – моль не летит через океан, если, конечно, не пронести ее с собой в самолет…
И почему-то именно от вида этой бледной бабочки ему стало тоскливо, прямо-таки тошно. Он был на грани того, чтобы, сказавшись на плохое самочувствие, отменить поездку на Птичий рынок…
Но было неудобно перед Оксаной.
…Клетку с мышами завернули в махровое полотенце.
Молча уселись в машину. «Жигуль» завелся с четвертого раза, Оксана даже спросила испуганно: что, не работает?
Машина тронулась; Оксана, прежде ни слова не упоминавшая о своей жизни, сама вдруг начал рассказывать.
Она работала участковым терапевтом – уже второй год после ординатуры. У нее большой участок… а когда болеют ее коллеги, то приходится работать и на два участка тоже. Полдня прием – полдня по вызовам… Очень трудно со стариками и старушками. Летом легче, чем зимой. Зимой грипп…
– А я чуть было не поступил в медицинский, – неожиданно сказал Дима.
– Да? – удивилась Оксана.
– Моя мама работала в мединституте. И она организовала мое поступление, то есть меня процентов на девяносто уже брали. Это было ясно еще до экзаменов…
Они остановились перед светофором.
– А почему… – начала Оксана.
Дима пожал плечами:
– Не захотел.
Мимо, по переходу, шли люди. Малыш лет пяти размахивал красным шариком с эмблемой «Мак-Дональдса».
– А я вот именно в медицинский хотела, – призналась Оксана. – Поступила… на третий год. Три года ходила на экзамены, как дятел…
– Не жалеете?
Светофор переключился на зеленый свет.
– Нет, – сказала Оксана после паузы. – Не знаю…
Дима в последний момент удержался, чтобы не спросить, какая у Оксаны зарплата.
Он и без того догадывался, какая.
– Оксана… если бы вам принесли не блюдечке эту самую грин-карту… вы бы поехали?
– Не знаю, – повторила она после паузы.
Возле Куреневского рынка толпились машины, он едва нашел место, где преклонить свой «Жигуль». Оксана взяла свою скрипку – не захотела оставлять в машине; Дима взял клетку с Малдером и Скалли.
И они пошли.
– …Почем эти мыши?
– Двадцать гривен вместе с клеткой.
– Десять – но без клетки.
Дима кивнул; он удивился, что все случилось так просто и быстро. В конце концов, клетка кушать не просит, клетку можно кому-нибудь потом подарить…
Парень лет шестнадцати молча полез за деньгами. Расплатился; уверенно пересадил Малдера и Скалли из клетки в картонный ящик с дырками, канул в толпу.
– Всех мышей скупает, – сказала старушка, торгующая птичьим кормом.
– Что?
– Каждое воскресение всех мышей скупает. Питон у него…
– Питон?!
Оксана смотрела беспомощно. Дима сунул ей клетку, велел стоять и не двигаться, кинулся в толпу вслед за парнем с картонной коробкой.