Красно-белые пятна - цвета Цинады - медленно надвигались на чёрную грязь гхаргов. Завидев наступление противника, грязнокровки не струсили: лишь наоборот - сплотились, организовали некое подобие боевого построения. Но всем известен дикарский нрав гхаргов. Если Цинада олицетворяла Порядок, то чернокожие придерживались полного хаоса и неразберихи. В их отрядах зияли непростительные прорехи, непослушные солдаты разбредались, как им вздумается. Единицы, совсем ополоумев, уже бежали навстречу врагам. Поговаривали, что все неудачи и безумие гхаргов заключаются в пойле, которое они пьют перед битвами - отчасти, как дань традициям, но в основном, чтобы взбодриться, придать себе смелости, повысить болевой порог.
"В чём подвох?" - думал Бенедор, взирая на огонь и дым, тянущийся от деревни и смешивающийся с туманом. - "Или подвоха нет?".
Чутьё подсказывало королю, что не время расслабляться, но демон-искуситель в лице лучшего друга уже протягивал бутылку.
Сёстры Ночи расположились на небольшом возвышении, неподалёку от основного войска, у реки. Отсюда удобно было вести стрельбу. И резкий обрыв защищал от неожиданного нападения со стороны воды.
Число девушек не превышало сотни. Мужчин среди них не было. Храм Ночи обучал только представительниц прекрасного пола. По традиции или по каким-то тайным причинам - простые цинадцы не знали наверняка. Поговаривали, что для такой первоклассной стрельбы требовались определённые магические задатки - склонность к идеальной балансировке. Коих в мужчинах почему-то не находили.
Сёстры Ночи спустили тетивы луков, когда между дружественными и вражескими войсками оставалось около двух сотен шагов. Дальше воительницы стреляли уже по готовности, но всё равно получалось практически синхронно.
Ряды гхаргов сильно редели от каждого залпа. Поверженные негодяи валились на землю; визжали раненные, испуганно гудели остальные, прикрываясь грубыми деревянными щитами. Луки Сестёр Ночи позволяли стрелять далеко, а навыки - стрелять метко. Стрелы падали волна за волной, с грохотом разбивались о щиты или впивались в них. Но часто находили прорехи, пронзали глупых гхаргов. Войско дёргалось, сжималось. Инстинкты вынуждали дикарей искать спасения в гуще стада.
Некоторые гхарги, сломя голову, бежали навстречу надвигающимся отрядам Цинады. Красные цвета формы и знамён делали их разъярённее, словно быков. Безумными смельчаками занялись боевые лучники смешанных отрядов. Следуя приказам и проверенным тактикам, они высыпали из флангов, стреляя навскидку. Получалось не так плотно и метко, как у Сестёр Ночи, но действие на близком расстоянии было достаточно эффективным. Бегущие гхарги спотыкались, опрокидывались, катились по росистой траве, изрыгая ругательства и плюясь кровью. Счастливчики, которым удавалось добежать до первых рядов цинадцев, обречённо бросались на копейщиков и погибали в коротких глупых стычках.
Конница заходила с тыла, отрезая противнику отступление к лесу. Восторженно гудели боевые рога. Многие гхарги спешили укрыться в деревне. Некоторые уже устремились к довольно бурной реке, покидая поле боя. Лёгкие доспехи осложняли переправу, но не делали её невозможной. Сёстры Ночи переключились на горе-пловцов. По основной массе врагов стрелять было уже опасно из-за близости союзников.
Смешанные отряды Цинады и барона Сантьяго Неподсудного растянулись на ходу по полю, образовав широкую стену прямоугольных щитов и копий. Сталь отражала рассветные лучи прямо в глаза гхаргов, слепя их. Вымпелы среди копий вытягивались на ветру, хлопали вместе со штандартами, задавая начало музыке битвы.
Отряд с сыновьями Сантьяго Неподсудного сошёл с тропы, начали попадаться кочки, ямки, мешала идти некошеная трава.
Во время марша старший сын чувствовал, что ноги едва гнутся, а иногда наоборот предательски подгибаются - слабые и непослушные они несли его, словно преступника к эшафоту. Где толпа будет решать - жить ему или отправиться к праотцам, оскорблённым, изувеченным, обезглавленным.
Смерть витала в воздухе. Трепыхалась знамёнами и вымпелами, блестела сталью, дрожала землёй под ногами, гудела вокруг. Шаг за шагом, бом-бом, в висках, в ушах, в груди.
Мир утрачивал краски, всё серело. Старший слышал, как некоторые слабаки перед боем теряли сознание. И знал, как относились к таким неженкам солдаты. Хоть он и сын барона, но ему казалось непозволительным так опозориться. Он представил, как цинадцы топчут его ногами, спотыкаются, наваливаются сверху, а братья кричат, пытаясь остановить войско.