Пайпер хмуро взглянул на нее, и бедняжку прошиб пот. Затем Пайпер проговорил:
— Да, у меня такая же версия.
Нэнси засияла, словно выиграла школьное состязание по орфографии, и от смущения начала разглядывать свои туфли на резиновой подошве.
— А вы как считаете, детектив? — продолжил Пайпер.
Чапман пожал плечами.
— Звучит убедительно. Насчет двадцать второго калибра полностью согласен. Мне кажется, преступник оставил оружие здесь.
«О Боже, да он ни черта не смыслит!» — подумал Пайпер.
— Думаете, что-нибудь было украдено?
— Дочь убитой заявила, что пропал кошелек. Она обнаружила мать мертвой сегодня утром. Открытка лежала на кухонном столе среди других писем.
— А изнасилование? — Пайпер показал на труп.
— Понятия не имею. Если бы вы не выставили за дверь патологоанатома, мы бы знали наверняка! — пропыхтел Чапман.
Опустившись на корточки, Пайпер приподнял ручкой ночную сорочку и убедился, что нижнее белье старушки на месте.
— Да и без патологоанатома все ясно. Давайте посмотрим на открытку.
Повертев в руках, Пайпер отдал открытку Нэнси:
— Шрифт тот же, что и на предыдущих?
— Да, — ответила Нэнси.
— «Курьер», двенадцатый кегль, — заявил Пайпер.
— Откуда ты знаешь?! — спросила потрясенная Нэнси.
— О, в этом я спец! — Пайпер рассмеялся. — Ида Габриэла Сантьяго, — громко прочитал он имя адресата.
Чапман сообщил, что, по словам дочери, убитая никогда не пользовалась вторым именем.
Пайпер встал и потянулся:
— Ну, пока все! Детектив Чапман, опечатайте, пожалуйста, квартиру до приезда судмедэкспертов ФБР. Мы с вами обязательно свяжемся, если потребуется дополнительная информация.
— У вас уже есть предположения, кто этот сумасшедший? — спросил Чапман.
Пайпер не успел ответить — в кармане пиджака зазвонил мобильный — «Ода к радости».
— К сожалению, детектив, я первый день занимаюсь этим делом, — бросил он, пытаясь выудить телефон. — Пайпер…
Он молча слушал, лишь изредка кивая, а потом сказал:
— Час от часу не легче. А Мюллер, случайно, не выздоровел? Нет? Очень жаль! — Закончив разговор, Пайпер посмотрел на Нэнси: — Готовы к бессонной ночи, напарник?
Нэнси быстро кивнула, словно японский болванчик. Похоже, ей польстило обращение «напарник».
— Звонила Санчес, — продолжил Пайпер. — Поступила информация еще об одной открытке. Дата, указанная на ней, — сегодня. Жертва пока жива.
12 ФЕВРАЛЯ 1947 ГОДА
Лондон
Эрнест Бевин был связующим звеном, посредником, единственным членом кабинета министров, работавшим на оба правительства. Клемент Ричард Эттли — премьер-министр и представитель лейбористской партии — без колебаний остановил выбор на нем.
— Эрнест, — обратился Эттли к министру иностранных дел, сидя у горящего камина в кабинете на Даунинг-стрит. — Поговорите, пожалуйста, с Черчиллем. Скажите ему, что я лично прошу его помочь. — Капельки пота выступили на лысине Эттли, и Бевин с отвращением смотрел, как они струйкой сбегают со лба на орлиный нос.
Задание получено. Никаких вопросов. Никаких замечаний. Эрнест Бевин был бойцом, авторитетным лидером лейбористов, одним из основателей крупнейшего в Великобритании профсоюза — профсоюза транспортных и неквалифицированных рабочих. В отличие от большинства членов своей партии он сотрудничал с консервативным правительством Уинстона Черчилля и решительно противостоял ее пацифистскому крылу.
В 1940 году, готовя страну к войне и формируя общепартийное коалиционное правительство, Черчилль назначил Бевина министром труда и государственной службы, наделив широкими полномочиями, в том числе ответственностью за внутреннюю экономику в военное время. Бевин ловко сбалансировал военные и внутренние потребности страны. Он создал собственную пятидесятитысячную «армию» военнообязанных, посланных на работу в угольные шахты. Их стали называть «парнями Бевина». Черчилль высоко ценил Эрнеста Бевина.
И тут произошла катастрофа. Через несколько недель после победы, наслаждаясь триумфом, Британский Бульдог, как его прозвали русские, с треском проиграл выборы 1945 года лейбористской партии Клемента Эттли. Избиратели не доверили Черчиллю восстановление страны. Человек, который говорил: «Мы будем защищать наш остров любой ценой. Мы будем сражаться на побережье. Мы будем сражаться на аэродромах. Мы будем сражаться на полях и на улицах. Мы будем сражаться в горах. Мы никогда не сдадимся», — сдался сам… Ушел с большой арены, разгромленный, подавленный. Позже Черчилль возглавил оппозицию, но больше времени проводил в любимом Чартуэлл-Хаусе, писал стихи, рисовал акварелью и кормил хлебом черных лебедей.