Всю ночь, волна за волной, чужаки в ярких доспехах, бросались на западную стену Крайдийского замка. Большинство умерло на поле перед стеной или у ее основания, но некоторые ухитрились забраться на зубчатую стену. Они тоже умерли. Но другие все шли.
Шесть раз волна цурани разбивалась о защиту Крайди, и теперь они готовились к седьмой атаке. Арута, покрытый грязью и кровью, руководил размещением отдохнувших войск вдоль стены. Гардан посмотрел на восток.
— Если мы выдержим еще один раз, то будет рассвет. Тогда у нас должна быть небольшая передышка, — голос был хриплым от усталости.
— Мы выдержим, — ответил Арута. Его голос был таким же, как и у Гардана.
— Арута?
Арута увидел Роланда с Амосом, поднимающихся по степеням, за ними шел еще один человек.
— Что еще? — спросил принц.
— На других стенах мы не видим активности, но тут есть кое-что, что ты должен увидеть.
Арута узнал другого человека, Льюиса, замкового крысолова. Его обязанностью было не допускать вредителей в замок. Он что-то нежно держал в руках.
Арута пригляделся: это был хорек, немного подергивающийся в свете факелов.
— Ваше Высочество, — сказал Льюис хриплым от волнения голосом, — это…
— Что? — нетерпеливо спросил Арута. Вот-вот должна была начаться атака, и у него не было времени оплакивать умершего любимца.
Заговорил Роланд, потому что Льюис, очевидно, потерял самообладание от потери своего хорька.
— Хорьки крысолова не вернулись два дня назад. Этот приполз в складское помещение за кухней. Льюис нашел его несколько минут назад.
— Они очень хорошо обучены, сир, — приглушенно сказал Льюис. — Если они не возвращаются, то потому, что кто-то не дал им возвратится. На этого беднягу наступили. У него спина сломана. Он, должно быть, полз несколько часов, чтобы вернуться назад.
— Не вижу в этом ничего значительного.
Роланд схватил принца за руку.
— Арута, они охотятся в крысиных ходах под замком.
Аруту осенило. Он повернулся к Гардану:
— Подкоп! Цурани, должно быть, копают под восточной стеной.
— Это бы объяснило постоянные атаки на западную — чтобы отвести нас оттуда, — сказал Гардан.
— Гардан, прими командование над стенами. Амос, Роланд, идемте со мной.
Арута слетел по ступеням и побежал по двору. Он крикнул группе солдат, чтобы те шли за ним и принесли лопаты. Они добежали до маленького двора за замком, и Амос сказал:
— Мы должны найти этот туннель и обрушить его. Ваши стены имеют уклон наружу у основания. Они поймут, что не смогут подпалить подпоры туннеля и обрушить стену, чтобы проделать брешь. Они попытаются пробраться в замок.
Роланд встревожился.
— Карлайн! Она с остальными дамами в подвале.
— Возьми немного людей и иди туда, — сказал Арута.
Роланд убежал. Арута опустился на колени и прижался ухом к земле. Остальные последовали его примеру, пытаясь услышать снизу звуки копания.
Карлайн беспокойно сидела рядом с леди Марной. Толстая бывшая гувернантка делала вид, что спокойно поправляет свои кружева, несмотря на шелест и шевеление остальных женщин, сидящих в подвале. Звуки боя на стенах еле доносились до них, приглушенные толстыми стенами замка. Сейчас было тихо, и это их тревожило так же, как и шум.
— О! Сидеть здесь, как птица в клетке, — сказала Карлайн.
— Стены не место для леди, — возразила леди Марна.
Карлайн встала и заходила по комнате.
— Я могу накладывать повязки и носить воду. Все мы могли бы.
Остальные придворные дамы посмотрели друг на друга так, как будто принцесса была не в себе. Ни одна из них не могла представить, что подвергнет себя такому испытанию.
— Пожалуйста, Ваше Высочество, — сказала леди Марна, — Вы должны спокойно ждать. После боя будет что делать. А сейчас Вам следует отдохнуть.
Карлайн начала было возражать, но остановилась. Она подняла руку.
— Вы слышите что-нибудь?
Остальные женщины перестали двигаться и прислушались. Из-под пола раздавался еле слышный стук.
Карлайн опустилась на колени на мощеный пол.
— Миледи, так не подобает, — начала леди Марна.
Карлайн остановила ее повелевающим жестом.
— Тихо! — она приложила ухо к плите пола. — Что-то есть…
Леди Глайнис содрогнулась.
— Может быть, крысы бегают. Их тут сотни, — выражение ее лица показывало, что это предположение столь же неприятно, сколь и воображаемо.