Испытательный скок прилично сократили, и наконец, приблизился тот день, когда должен
был состояться обещанный мистером Логоном разговор о моем зачислении в школу. Я
сидела во внутреннем школьном дворе и делилась своей паникой с Оливией, когда
пришло время идти на обед. Перед дверью в столовый зал меня выхватил из толпы
Джеймс Логон:
– Милана, нам надо поговорить.
– Да, мистер Логон. Что-то случилось? – удивленно спросила я, отходя от толпы голодных
учеников.
Учитель Зельеварения то потирал одну руку о другую, то разъединял и сцеплял их заново.
– Да нет, – сказал мистер Джеймс, коснувшись рукой ямочки под носом и сразу одернув
руку, чтобы поправить волосы. – Пройдемте в кабинет, мне нужно с вами поговорить…
Открыв дверь, учитель пропустил меня первой. Я села за парту, а Джеймс Логон взял стул
и сел передо мной. Учитель облокотился на парту и, опустив голову.
– Мистер Логон, все в порядке? – поинтересовалась я.
Волнуясь, я потянулась к нему, но учитель резко поднял голову и убрал ладонь ото рта, сжав руки в замок.
– Милана, – начал он. Его глаза бегали, но он искренне пытался остановить свой взор на
мне. – Я хотел тебе это сказать потом, когда мы уже будем в городе, но я не могу больше
терпеть... Я так давно хотел тебе признаться… – метался мистер Логон, недоговаривая и
теребя кольцо на левой руке.
– Мистер Логон… – начала я, но он меня перебил, словно боясь услышать то, чего он не
желал признать:
– Я знаю, ты зла на своих родителей, – сказал учитель.
Мои глаза широко раскрылись, я никак не ожидала этой темы, и руки сползли на колени.
Мистер Джеймс Логон взглянул мне в глаза, а потом опустил взгляд на свои влажные
руки, и продолжил тихо:
– Они не плохие, им пришлось. Милана, им пришлось тебя оставить, – учитель поднял
взгляд. – Я знал их, – еле слышно произнес он.
Моя нижняя губа поползла вниз, глаза болели, словно от сильного ветра.
Мистер Джеймс Логон потер пальцем парту и произнес имена, как будто прочитав их на
деревянной столешнице:
– Джейсон Грей. Алиса Грей.
Учитель Зельеварения вскочил, стул затрещал по каменному полу и отъехал от парты. Я
безмолвно смотрела на его спину, ожидая, когда он решит продолжить.
– Мы уезжаем после обеда. Поспеши в столовую, – произнес Джеймс Логон после
безмолвных шести секунд.
В голове гудело. «Джейсон Грей, Алиса Грей, Джейсон…» В горле застрял ком, и к гудению
прибавилась тошнота. Голова казалась ватной, все вокруг было в тумане, словно сон.
– Прости, – прошептал учитель. – Я потом все расскажу.
Я встала и направилась в столовый зал. Эффект сна не покидал меня, размазывая все
звуки, оставляя лишь «Джейсон Грей, Алиса Грей, Милана… Грей...» Я прошла мимо
столов и села перед Оливией, оживленно болтавшей с девочкой по соседству. Она
повернулась ко мне, и выражение ее лица сменилась на удивление, а в серо-голубых
глазах загорелся испуг.
– Милана, ты чего? Не волнуйся так, – сказала Оливия. Не дождавшись ответа, она
продолжила, тряся меня за плечи: – Тебе что-то сказал мистер Логон? Милана, что он тебе
сказал?
Перед глазами мелькали непонятные искры, я смотрела сквозь подругу и уже не слышала
ее голоса. Искры собирались в картинку. Она становились четче с усилением до боли
знакомого голоса, но не узнаваемого:
«…– Мама, мама, – повторяла розовощекая малышка, протягивая пухленькие ручки. К
девочке поспешила молодая женщина с теплыми синими глазами, по пути небрежно
заплетая светлые длинные вьющиеся волосы в косу.
– Я здесь, дорогая, – будто пропела она.
Малышка встала и зашагала к маме, неуклюже топая. Мама улыбнулась
сосредоточенному детскому личику, и вокруг глаз по прозрачной коже побежали
морщинки радости.
Дверь в комнату распахнулась, и с дребезгом ручка врезалась в бежевые обои. Девочка от
неожиданности качнулась, белокурая девушка поймала ее за запястья, не дав упасть. В
комнату влетела женщина в черном платье, развевающемся от быстрых шагов, и в кирасе.
На ее бледном лице, обрамленном короткими черными волосами, блеснула злобная
усмешка. «Ин Фаер», - крикнула она, выкинув руку с палочкой вперед.
– Нет! – вскрикнула молодая мама, шагнув вперед, чтобы прикрыть дочь, и остолбенела.
Бледная кожа начала краснеть, а из неморгающих глаз ручьем побежали слезы.
– Мама, горячо, мама! – заплакала девочка, тяня на себя руку.
Она упиралась в пальцы мамы свободной рукой, пытаясь освободить правое запястье, рыдая и визжа от боли. Ворвавшаяся незнакомка стояла, сложив шпилеобразно руки, и