Хроники мира. Белокнежево и прочие

Вторая из самых крупных общин обитает близ Крогенпорта, в так называемой «Русалочей бухте» (прежде - бухте Пяти Святых), и насчитывает, по информации местных жителей чуть больше полутора тысяч особей (самая большая община обитает в Фарерском море близ Файгарда, и начитывает приблизительно три тысячи особей - прим. авт.) и является единственной известной мне общиной довольно лояльно относящейся к людям. Переселившись сюда еще до основания самого Крогенпорта, они по большей части не агрессивны к жителям, рыбакам и ловцам, если те не заплывают в бухту, границы которой русалки ревностно охраняют от каких бы то ни было гостей. Нередки случаи, когда в неспокойный ветрогон они помогают местным жителям в шторм добраться до берегов, и нередко прогоняли с глубоководья заплывших туда детей. Взамен, люди частенько делятся с ними своим уловом и даже жемчугом. Вообще, жители Крогенпорта в большинстве своем относятся к «своим» русалкам крайне трепетно, и даже с любовью, что и является основой их мирного сосуществования. Связано это, как мне кажется, с тем, что третье самое почитаемое божество в Крогенпорте после Вегетора и Вар’Лахии - это среброокая Эллсара, богиня луны, приливов и морского царства. Здесь считается, что русалки являются ее помощниками в мире смертных, и навредить им значит навлечь на себя гнев богини, что в свою очередь сулит неприятности всему городу, стоящему на побережье. Также, насколько известно, в Белокнежеве, а ранее - Белых Землях, как и в Файгарде, и в землях южных эльфов - Наррелене, никогда не поедали и не вылавливали для потехи их немногочисленный народ, что также, как мне кажется, весьма немаловажно. И пока многие страны безуспешно бьются за то, чтобы наладить контакт с этими удивительными существами в попытке загладить свою вину, я имел удовольствие наблюдать, как рано поутру в Крогенпорте, когда рыбаки прибывают с ночным уловом, к причалам нередко подплывает несколько русалок. Люди, с добродушными улыбками одаривают их свежими крупными рыбинами, красивыми ракушками, и нередко - латунными и раскрашенными глиняными безделушками, а те, подражая их улыбкам своими опасными зубами дарят в ответ обитающих лишь на дне морском дорогих донных омаров и пышные пучки водорослей, которые, кстати, неплохо идут с соком лимона заместо утреннего салата...

 

Шаманы, Табу и Указательные местоимения. Образы смерти в верованиях т'хали.

 

 

Отрывок из книги «Шаманы, Табу и Указательные местоимения. Исследование быта и языка племени т’хали» Киневарда Купера, путешественника и языковеда.

 

 

Шел пятый день нашего пути через душные джунгли Кафары, когда я впервые заметил огромные звериные следы, то и дело пересекавшие тропу. В волнении я обратил внимание моих проводников на эти отпечатки лап, принадлежавшие, без сомнения, грозному зверю с внушительными когтями, что так вольготно прохаживался прямо у нас перед носом (следы казались мне довольно свежими)! Ответом же мне было презрительное качание головой и укоризненное цоканье языком. Старший из т’хали тут же отвернулся и зашагал дальше, с обманчивой легкостью прорубая себе путь сквозь заросли (обманчивой для меня – я раз попробовал, но чуть не потерял мачете). Младший же, разговорчивый паренек по имени Джикони, подошел поближе и частью словами, частью жестами объяснил, что следы принадлежат крокотте – помеси льва и гиены, что хозяйничает в этих лесах. На мой вопрос, не следует ли нам опасаться крокотты, он философски пожал плечами и ответил, что, конечно, следует, но уйти с тропы все равно нельзя, поскольку опасность тогда возрастет раза в два, а повернуть назад недостойно истинного т’хали. 
Я истинным т’хали не являлся и был совсем не прочь повернуть назад, но не возвращаться же одному! Стараясь шагать как можно тише, я весь остаток дня напряженно вглядывался в непроницаемую листву, вздрагивая от каждого шороха, но крокотта нам так и не встретилась.
Вечером же, сидя у костра, я уже было успокоился (чему немало способствовала припасенная фляга утшвалы (1)), как из джунглей донесся протяжный стон, перешедший в хриплый лай. Я вскочил на ноги и в панике заозирался по сторонам, но никто больше не последовал моему примеру. Старший, Олучи, склонил голову набок и принялся напряженно к чему-то прислушиваться. Минуту спустя он удовлетворенно кивнул и продолжил методично жевать сушенное мясо буйвола, один вид которого заставлял меня с тоской вспоминать сочные стейки из ресторации Бернара в Коултри