Словом, жизнь моя в последние годы была хоть и спокойной, но насыщенной. Вечерами, после спортзала, я усиленно поглощала пропущенные в свое время книжки и фильмы. Смешно сказать – я и до культового «Бронепоезда Предреввоенсовета» добралась только после отставки (средненький фильм, в общем-то, сразу после войны это, конечно, было открытие, но теперь мы стали куда более привередливыми и утонченными). Еще я начала заботиться о своем здоровье – ну, на элементарном уровне: не есть после шести, ложиться спать не позднее одиннадцати и так далее. Если свобода – это осознанная необходимость, то чертовски приятно осознавать отсутствие необходимости полночи прокручивать события прошедшего дня, ища зацепки к очередному гнусному делу, а потом в четыре утра подрываться по звонку и лететь на другой конец города, а потом полдня общаться с персонажами, которых по совести надо бы пустить в расход без разговоров, а по революционным законам даже пальцем тронуть невозможно.
Так что вряд ли можно сказать, что я была недовольна своей жизнью – тихой, однообразной и предсказуемой. Именно поэтому в погожий весенний день, когда мы с Колей и Авророй вышли с проходной и направились в столовую, меня так ударило по нервам звуком знакомого голоса, раздавшегося со стороны электробусной остановки. Так ударило, что я резко остановилась на месте, из-за чего приотставшая Аврора едва не врезалась мне в спину.
— Марьям, ты чего? – спросил Коля, настороженно осматривая человека, окликнувшего меня по имени. Пожилой, лет под шестьдесят, седина в волосах, джинсы, дутая синтепоновая куртка, из-под ворота которой торчит расшитый под куфию шерстяной шарф – это в солнечный апрельский день! Патологический какой-то мерзляк, вообще не изменился за прошедшие годы.
– Идите без меня, я потом, может, подойду, – я встретилась глазами со старым знакомым, чтобы угадать, с чем он пожаловал.
– Марьям, ты уверена? – Коля серьезно забеспокоился. Черт возьми, его можно понять – киношная совершенно ситуация, а в кино после такого, собственно, и начинаются самые интересные вещи.
– Пошли, пошли, – Аврора, кажется, ткнула его кулачком под бок и поволокла за собой, потом вдруг остановилась. – Тебе поднос брать?
– Не надо, – я уже не отрывала взгляда от приближающегося бывшего коллеги и соратника – приближающегося с той же скоростью, с какой Аврора и Коля уходили к столовой.
– Ну здравствуй, Оса, – позывной мой, принесенный с фронта, был, если честно, неоригинален. Если у мужчин позывные были крайне разнообразными, зачастую смешными и нелепыми, то женский набор оказывался куда менее широким. Прямо скажем: не было в милиции ни одной роты, где не имелась бы своя Гюрза и Багира – это те, кому при раздаче не досталось «революционное» имечко типа Клары или Розы. В непростом смешанном коллективе, отягощенном не до конца изжитыми патриархальными предрассудками, женщина просто не может себе позволить самоиронию, и зачастую линия поведения в духе «не подходи – укушу» оказывается единственно верной. Что и отражалось в пафосно-«опасных» прозвищах.
– Какого хрена ты сюда приперся, а, старый провокатор? – спросила я, стараясь сохранять ровный тон.
– Я тоже очень рад тебя видеть, – невозмутимо ответил Матрос. – Как дела, как работа? С личной жизнью что?
– Во времена моей молодости порядочные девушки за такие вопросы в морду били.
– Я знаю, что ты готова броситься мне на шею от радости, но давай лучше ограничимся рукопожатием, – он протянул мне руку. Я огляделась по сторонам в поисках знакомых, хлопнула его по ладони и настороженно предупредила: