Он вдруг ткнул мундштуком в сторону Фоминых.
– Планета этого спускать не намерена! – с ноткой явной угрозы в голосе добавил он.
Фоминых вдруг почувствовал облегчение.
– Да я же здесь ни при чём, товарищ! – закричал он. – Я же и сам говорю: вредительство! И я тоже считаю, что мы должны наказать…
– Попробуй, накажи! Самоучки-рационализаторы, дорвались, довыступались! – взъелся рыжий. – Будут опять хныкать: молодые специалисты, то да сё! Лишить паразитов чести, вот будет мера воспитания! А тут… – рыжий тяжело задышал.
– Так я и главного вредителя тут знаю, – окончательно обрадовался Фоминых.
– Главный вредитель сидит в оптическом институте! – оборвал его рыжий. – А вы, раз знаете, так должны были остановить его, а не потакать здесь, на производстве!
– Я с ним даже дрался, – признался Фоминых.
Рыжий окинул его любопытным взором.
– Давно?
– Только что.
– Раньше надо было драться! Ну да ладно: делу не поможешь. Мясо теперь уже только на пищевой желатин пойдёт. А драться мы потом будем в институте. Я из них за каждый майред престиж теперь повыдавлю! А вы сейчас смените оптические фильтры на нормальные, а потом поедете со мной. Мне нужен свидетель всех делишек этой вредительской банды. Опять же, мне нужен кто-то, кто умеет драться! Набрали в бригаду молодёжь, бесхребетников, слова поперёк старших сказать не смеют: ещё бы, авторитет!
Фоминых вдруг вытянулся по струнке.
– Я в вашем распоряжении, товарищ, – сказал он.
– Угу, – бросил рыжий. – Сможете сменить светофильтры, или побежим за инструкцией к котлам?
– Инструкция – дело полезное, – ненавязчиво намекнул Фоминых.
– Тоже верно. Порядок должен быть! – Рыжий вновь ткнул мундштуком чуть ли не в грудь Фоминых. – А к полудню – будьте готовы; на самолёт, и прямо в институт. Возьмём тёпленькой эту банду, у них как раз рабочее утро начнётся, я из всех по очереди душеньку-то повытрясу… Кругом – свободны – работать шагом марш!
Фоминых рефлекторно отдал честь, потом вспомнил, что он без головного убора, смутился и полез на галерею искать инструкцию к котлам.
– Надо же, – сказала Ирина, облокотившись о бортик бассейна. – А я и не думала, что такое возможно.
– Такие, как он, при любой власти прекрасно устраиваются, – пожал плечами Демьянов.
– Но ведь есть же общественное мнение. Есть закон.
– Общественное мнение стало возможным учитывать только после повсеместного распространения технологий связи. Это написано в вашем учебнике истории, – заметил Демьянов. – В наше время общественное мнение было хорошо отрежиссированной постановкой. Дефицит информации был бешеный! Человек фактически ничего не знал и ни в чём не понимал, а его в это время ещё и уверяли, что он живёт в «век информационного стресса». А закон… Закон зачастую олицетворяли такие, как этот тип. Ты знаешь, я тут вспомнил вдруг, что про него рассказывали в лагере – он свою жену убил. Просто так, чтобы убить женщину. И ничего, сошло с рук!
– Демон какой-то, – содрогнулась Ирина, – душегуб.
– Какой он демон! – презрительно бросил Демьянов. – Демон – сила сознательная, а этот… Варнак он и жлоб, вот и вся его характеристика. Прибиться к жирному куску, а окружающим жизнь изгадить по возможности, чтобы, как говорится, мёдом не казалась.
– Мёдом?
– Поговорка такая. Значит – чтоб не жили слишком хорошо. Я вот ещё думаю, не зря ли я его оставил в машинном зале?
– Там сейчас техник придёт, фильтры менять. Он этого субъекта быстро приставит к делу. Техник – страшный человек, второй месяц угрожает расправиться с ребятами из отдела рационализации, а заодно заняться и оптическим институтом.
– Институтом я бы тоже занялся, – кивнул Демьянов. – Надо ж было сообразить – поставить фильтры из фолиевого перекального стекла в холодную зону! И всё-таки, пойду я назад, на вахту. Что-то беспокоит меня, не сотворил бы этот жлоб чалдонский какую-нибудь мелкую пакость.
– Сотворит – так подотрём, – беззаботно сказала девушка. – А вот как он с таким характером жить дальше будет? Устроиться-то он, положим, сможет. Амбиции ему быстро поукоротят. Будет жить, работать, кормиться понемножку. Но ведь потом-то, рано или поздно, он станет всё-таки нормальным человеком! Нельзя же до бесконечности оставаться такой тупой сволочью, верно? И вот мне страшно подумать – что он сделает с собой, когда у него в конце концов совесть проснётся? А, Дем?!