Выбрать главу

Когда же они вырвались из распадка на простор, ей все сразу стало ясно. Там шло отчаянное сражение: Питер и Эдмунд бились с ордами ужасных тварей, которых она видела вчера вечером. Но теперь, при свете дня, твари были куда страшнее, уродливее и злобнее, и казалось, что их стало намного больше. А войско Питера — в тыл которому вышло подкрепление Эслана, — заметно поредело. И по всему полю битвы там и здесь стояли белые статуи — свидетельства того, что Ведьмарка пустила в дело магический жезл. Однако сейчас почему-то она не использовала это оружие, но сражалась своим каменным ножом. И сражалась она не с кем-нибудь, а с Матером! Бились неистово, и Люси не могла разглядеть, что же там происходит: клинки мелькали и сталкивались с такой скоростью, что казалось, будто не меч там и каменный нож, но сразу три меча и три ножа. Поединок проходил в центре поля, и вокруг кипела битва — куда бы Люси ни глянула, везде творилось что-то ужасное.

— Приехали, дети мои, — крикнул Эслан, и сестры скатились с его спины.

И с оглушительным ревом, от которого содрогнулась вся Нарния от фонарного столба на западе до берегов Восточного моря, Великий Лев бросился на Бледную Ведьмарку.

Услышав рев Эслана, колдунья подняла голову, и лицо ее исказилось ужасом и удивлением; Лев обрушился на нее, и они покатились по земле. В тот же миг все воинство, пришедшее с Эсланом, ринулось на врага: гномы рубили боевыми топориками, собаки рвали зубами, великан крушил дубинкой (а сколько полегло под его ножищами, никому не известно), единороги бодали рогами, кентавры бились мечами и копытами. Утомленное войско Питера кричало «ура», вновь прибывшие ревели и рычали, враг визжал, и весь этот шум многократно повторяло лесное эхо.

Глава 17

Охота на Белого Оленя

Как только в бой вступило подкрепление, пришедшее с Эсланом, битва была выиграна, большая часть вражеского войска перебита, а оставшиеся в живых, поняв, что Ведьмарка погибла, либо сдались в плен, либо обратились в бегство. А еще Люси своими глазами видела, как Питер с Эсланом обменялись рукопожатием. При этом лицо Питера было непривычно бледным и строгим, как будто он повзрослел сразу на несколько лет.

— Когда бы не Эдмунд, — докладывал Питер Эслану, — когда бы не он, нас бы разбили наголову. Ведьмарка обратила бы всех нас в камень и была бы такова. Однако ничто не могло остановить Эдмунда. Он пробился к ней, уложив подряд трех людоедов, а она тем временем обратила в камень одного из ваших леопардов. И когда Эдмунд добрался до нее, то первым делом рубанул мечом по волшебному жезлу. Попытайся он расправиться с самой Ведьмаркой — до него эту ошибку совершили многие, — быть бы и ему статуей. Да, если бы волшебный жезл был разбит пораньше, у нас был бы какой-то шанс на победу, но к тому времени потери были слишком велики. Сам Эдмунд тяжело ранен. Пойдемте к нему.

Они нашли Эдмунда чуть в стороне от поля брани, с ним была госпожа Боббер. Он лежал весь в крови, рот приоткрыт, лицо нехорошего зеленоватого цвета.

— Ну же, Люси, не мешкай, — сказал Эслан.

И только тут Люси вспомнила о целебном настое, подарке Рождественского Деда. Руки у нее дрожали так, что пробка выскальзывала из пальцев. Наконец ей удалось откупорить пузырек и влить несколько капель в раскрытый рот брата. С нетерпением вглядывалась она в бледное лицо, ожидая, подействует ли настой, когда раздался голос Эслана:

— У нас есть и другие раненые.

— Да, я знаю, — отмахнулась Люси. — Сейчас, еще минутку.

— Дочь Евы! — Голос Эслана посуровел. — Промедление ради Эдмунда может стоить жизни многим.

— Простите меня, Эслан, — сказала Люси, поднимаясь.

Дел хватало им обоим — Люси исцеляла живых, Эслан оживлял окаменевших. Когда же Люси наконец смогла вернуться к Эдмунду, он уже был на ногах и не только исцелился от ран, но и как-то весь изменился к лучшему. Давным-давно — можно сказать, целую вечность — Люси не видела его таким. Честно говоря, с тех пор, как он попал в нехорошую школу, в ту самую, где все у него пошло наперекосяк. Теперь он снова стал прежним Эдмундом и мог прямо смотреть людям в глаза.

Тут же, на поле сражения, Эслан посвятил Эдмунда в рыцари.

— Как ты думаешь, — шептала Люси старшей сестре, — знает ли он, что Эслан сделал для него? И вообще, о чем на самом деле договорились Эслан с Ведьмаркой?

— Тише! — Сьюзен приложила палец к губам. — Нет. Конечно, не знает.

— Я думаю, надо ему рассказать, — продолжала Люси.

— Ни в коем случае! — воскликнула Сьюзен. — Представляешь, какой это будет для него удар. Поставь себя на его место.

— А я все равно думаю, что он должен знать все, — настаивала Люси.

Но тут их разговор был прерван.

Лагерь поставили рядом с полем боя. Каким способом Эслан добыл еды на всех — понятия не имею, но так или иначе, а в восьмом часу вечера они сидели на травке и попивали май. На следующее утро двинулись на восток, вниз по течению большой реки. И еще через день, опять же к вечернему чаю, достигли устья. Чуть в стороне на невысоком холме вставали башни Кэйр-Паравела, а прямо перед ними лежала песчаная полоса, на ней кое-где камни, лужи соленой воды, пряди водорослей, а за зелеными волнами прибоя, набегающими на песок, без конца и края — синева. И — запах моря! И — крики маек! Вы слышали, как кличут чайки? Разве такое можно забыть?

Тем же вечером после чая все четверо выбежали на берег, скинув башмаки, и песок приятно щекотал босые подошвы. Однако назавтра весь день был посвящен торжествам. В Тронном зале Кэйр-Иаравела — то был великолепный зал с потолком из слоновой кости, с вратами в восточной стене, глядящими на море, и западной стеной, сплошь украшенной павлиньими перьями, — под пенье труб, в присутствии всех друзей Эслан торжественно короновал их и возвел на четыре престола под оглушительные крики:

— Да здравствует король Питер! Да здравствует королева Сьюзен! Да здравствует король Эдмунд! Да здравствует королева Люси!

Речь же Эслана была краткой:

— Кто был единожды коронован в Нарнии, пребудет здесь королем или королевой вовеки. Носите же свой титул с честью, сыны Адама! Носите лее свой титул с честью, дщери Евы! — сказал Эслан.

А через распахнутые настежь восточные врата доносился хор голосов — то тритоны и водяницы, приплыв к берегу, пели хвалу новым венценосцам.

И воссели все четверо на престолы, и в руке у каждого был скипетр, и воздали они по заслугам дарами и почестями всем друзьям своим и соратникам — господину Тамнусу, и супругам Бобберам, и великану Громобою, и леопардам, и верным кентаврам, и честным гномам, и льву — не Эслану, а другому. И ночь напролет длился пир в Кэйр-Паравеле, веселье и танцы: сверкало золото, текло вино, гремела музыка в зале, и вторила ей звучавшая у прибоя непривычная, но приятная и несколько грустная песнь морских обитателей.

Только Эслан, пока все веселились и пели, потихоньку ушел. И когда короли с королевами вдруг заметили это, ничего они не сказали. Потому что господин Боббер предупредил их:

— Эслан, знаете ли, он приходит, он и уходит. Сегодня — здесь, а завтра, глядишь, уже нет. Не сидится ему на месте, да и то сказать, мало ли у него разных других миров, требующих внимания. Да-с. Это все ничего. Он ведь будет и к нам заглядывать. Только вы его не удерживайте. Это вам не ручной Лев, понимаете ли. Он все-таки дикий.

Что ж, как видите, эта история подошла, а вернее подходит, к концу. Два короля и две королевы правили Нарнией справедливо и долго на счастье подданных. Первым делом им пришлось потрудиться, чтобы найти и рассеять остатки воинства Бледной Ведьмарки. Но и после того нет-нет, а приходили вести о злодеях, скрывающихся на далеких окраинах леса, — то привидения объявятся, то убийцы, то вовкулаки, то вереды. Однако в конце концов вся нечисть была уничтожена. Между тем короли с королевами дали Нарнии справедливые законы и указы: о всеобщем мире, об охране добрых деревьев, об освобождении детей гномов и сатиров от чрезмерной занятости в школе и вообще о порицании тех, кто лезет без спросу в чужие дела, и поощрении тех, кто живет сам и не мешает жить другим. Они же дали отпор дурным великанам (вовсе не похожим на Громобоев), когда те осмелились нарушить северную границу Нарнии. Они же вступили в дружественные союзы с заморскими государями, и сами бывали у них, и принимали их у себя.