— А когда это было? В какое примерно время? — спросил Эдмунд.
— Примерно между девятью и десятью часами, — ответил Трумпкин.
— Как раз тогда мы и сидели на станции! — воскликнула Люси. И дети переглянулись. Глаза их засияли.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказала Люси гному.
— Да, я очень удивился, почему он не протрубил в рог раньше, ведь условлено было сделать это на восходе солнца. Но тут меня как будто подбросило. Я быстро пошел дальше, да так, что никак не мог остановиться.
Я шел весь день и всю ночь, а когда начал заниматься рассвет — это уже сегодня, — то я выкинул такое, что под стать скорее великану, чем гному. По крайней мере, здравого смысла у меня оказалось не больше, чем у нашего бедняги Буристона. Мне вдруг захотелось сократить путь в том месте, где Река делает петлю, и я направился прямехонько по открытой местности.
Разумеется, меня тут же схватили. Хорошо еще, что попался я не военному дозору, а какому-то набитому старому дурню. Вообще- то он был комендантом небольшого замка, последнего укрепления Мираза в этих местах — дальше до самого побережья у них укреплений нет. Как вы понимаете, я не стал ничего о себе рассказывать. Правда, если уж быть точным, я сказал, когда они чересчур пристали, что я гном. Но это они и сами видели, а больше, похоже, их ничего не интересовало.
Раки и леденцы! Какой же чванливый дурень этот старый комендант! Но это обернулось для меня удачей. Любой другой, имея хоть капельку здравого смысла и зная, что творится в стране, обязательно как следует допросил бы меня и без труда бы сообразил, что я имею отношение к повстанцам. Но этому так хотелось поскорее устроить казнь, что ни о чем другом он попросту не мог думать. Кончилось тем, что он приказал казнить меня с полным церемониалом: отвезти вниз по Реке и там “отдать призракам”.
Так оно и было бы, если бы эта юная леди, — тут он кивнул на Сьюзен, — не вздумала немного поупражняться в стрельбе из лука. Отличный был выстрел, смею вас заверить! Вот так я и оказался среди вас — разумеется, теперь уже совершенно безоружный, потому что у меня все забрали.
Он выколотил пепел из трубки и снова набил ее своей смесью.
— Черт побери! — сказал Питер. — Значит, это рог, твой рог, Сьюзен, утащил нас вчера утром со скамейки на станции! Ни за что бы не поверил.
— Не понимаю, что нам мешает поверить в это, — возразила Люси. — В скольких сказках мы читали о том, как волшебная сила переносит людей из одного места в другое или даже из одного мира в другой. Вспомните “Тысячу и одну ночь”. Чародей, чтобы вызвать джинна, трет лампу или кольцо, и джинн появляется перед ним ниоткуда! Мы появились здесь точно таким же образом.
— Да, — согласился Питер. — Я теперь думаю, что то же самое, что испытали мы, чувствуют джинны, когда кто-нибудь из нашего мира вызывает их. Интересно, что мы до сих пор как-то не задумывались, откуда приходят джинны.
— Ей-богу, неуютно им живется, — с коротким смешком сказал Эдмунд. — Представьте себе, каково знать, что в любой момент кто-то может утащить их к себе! Наверно, и нам будет так же неуютно. Теперь и мы знаем, что нас тоже могут свистнуть, как и их. Мда... это похуже, чем когда папа кричит, чтобы ты побыстрее бежал к телефону.
— Но ведь нам хотелось снова попасть сюда, не правда ли? — сказала Люси. — Наверно, мы понадобились Аслану...
— Все это очень занятно, — вмешался гном. — Но меня интересует, что мне теперь делать. Похоже, что лучше поскорей вернуться к Каспиану и сказать ему, что никакой помощи нет.
— Как это нет? — удивилась Сьюзен. — Ведь рог помог. И мы здесь.
— Хм... хм... это уж точно. Это я вижу, — сказал гном.
Тут, похоже, у него случилось что-то серьезное с трубкой, потому что он начал прочищать ее так усердно, что, казалось, на время совсем забыл о предмете разговора. Потом снова заговорил.
— Разумеется, вы здесь, я не спорю. Но я хотел сказать...
— Но неужели вы не видите, что это мы — воскликнула Люси.
— До чего же вы непонятливы!
— Вы хотите сказать, что вы — те самые четверо детей из старых сказок? — спросил Трумпкин. — Допустим. И я очень рад, что повстречался с вами. И не сомневаюсь, что все это захватывающе интересно... Но, пожалуйста, не обижайтесь... надеюсь, вы не обидитесь...
Он, похоже, снова не знал, что ему сказать.
— Соберитесь с духом и говорите все, что думаете, — посоветовал ему Эдмунд.
— Хорошо, но тогда... не обижайтесь, — снова повторил Трумпкин. — Сами поймите: и король, и Стародум, и доктор Корнелиус — все они ждут помощи... Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Помощи. Ну, чтобы вы поняли до конца — они, кажется, представляют вас великими воителями. А вы, конечно, очень милые дети, я сказал бы, необыкновенно милые, и все такое прочее. Но теперь, когда у нас в разгаре война... Одним словом, я уверен, что вы уже все поняли.