— Пускай твой дядя думает, — сказала Полли. — Он же всё затеял.
— Только ты приходи, а? Не бросай меня, я сам не выкручусь!
— Я пойду сейчас по туннелю, — сказала Полли довольно холодно. — Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.
— Это как же? — удивился Дигори. — Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?
— Ничего, — ехидно заметила Полли. — Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы ещё в пруд не прыгнули… а так — ничего!
— Вон что! — ещё сильней удивился Дигори. — Ладно, я виноват. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придёшь.
— А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и стоять на льду.
— Да не в том дело! Мама — вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвётся! Насмерть перепугает…
— Правда, правда! — совсем иным тоном сказала Полли. — Ну хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.
И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.
Мы же с вами вернёмся к дяде Эндрю.
Когда он шёл вниз с чердака, сердце у него билось как сумасшедшее, то и дело приходилось отирать лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тёти Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного взрослого зелья, он перевёл дух.
«Нет, чёрт знает что! — повторял он про себя. — Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!»
Потом он налил ещё и выпил и лишь тогда стал переодеваться.
Вы не видели таких одежд, а я их помню. Дядя надел высокий твёрдый сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь, белый жилет в цветных узорах, выпустив из кармашка золотую цепочку, достал свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и похороны, и почистил лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тётя), и он сунул один в петлицу, а в кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Потом, вставив в глаз монокль с чёрной лентой, дядя Эндрю подошёл, наконец, к зеркалу.
У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых — другая. Дядя Эндрю был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о её грозном виде, а о её красоте, и думал: «Да, скажу я вам, всем женщинам женщина! Перл природы!» Кроме того, он как-то забыл, что привели её дети, и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.
— Эндрю, — сказал он своему отражению, — для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…
Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло или одежда, но он охорашивался всё больше. Он был тщеславен как павлин, потому и стал чародеем.
Наконец он отпер дверь, послал служанку за кебом (тогда у всех была масса слуг) и пошёл в гостиную. Там, как и следовало ожидать, тётя Летти у самого окна чинила матрас.
— Понимаешь, Летиция, душа моя, — беззаботно начал он, — мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.
— Нет, Эндрю, милый мой друг, — ответила тётя, глядя на матрас. — Я тебе много раз говорила, что денег не дам.
— Не будь такой мелочной, душенька, — сказал дядя. — Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.
— Эндрю, мой дорогой, — сказала тётя, глядя ему в глаза, — как тебе не стыдно просить у меня денег?
За словами этими таилась скучная взрослая история. Впрочем, сообщим, что дядя «вёл дела дорогой Летти», сам не работал, тратил очень много на бренди и сигары и добился того, что она стала много беднее, чем тридцать лет назад.
— Душенька, — сказал дядя, — пойми, у меня непредвиденные расходы. Будь человеком… Мне надо принять одно… э… лицо…
— Это кого же? — спросила тётя.
— Очень важную гостью. Она, понимаешь ли, появилась… э… неожиданно…
— Что ты мелешь! — воскликнула тётя. — Никто не звонил в дверь.
Тут дверь распахнулась, и тётя не без удивления увидела огромную женщину в роскошных одеждах без рукавов. Глаза у великанши сверкали.
Глава седьмая. Что случилось перед домом
— Сколько мне ждать колесницу, раб? — прогрохотала колдунья.
Дядя Эндрю сжался. Теперь, при ней, он немедленно забыл, что думал перед зеркалом. Но тётя Летти поднялась (матрас она чинила, стоя на коленях), вышла на середину комнаты и холодно спросила: